было под Самарой. Такая беда.
– С кем же ты теперь? Одна? – поинтересовалась первая.
– Я, конечно, пережила депрессию, но, как говорится, восстала из пепла, – знакомый голос повеселел, – и решила полностью сменить образ жизни – поменять работу, друзей, научиться чему-то новому. Нельзя же всё время пребывать в тоске.
– Ну и чем ты теперь занимаешься? – снова спросила первая дама.
– Вон, видишь мужичка в кожаном пиджаке? Это мой спонсор, – с гордостью проговорила собеседница.
– Надька, ты в своём репертуаре. Это же Валентин Просвирнин, известный фотохудожник. Он твой спонсор? Это в каком смысле? – с иронией в голосе продолжала расспрашивать первая.
– Ну он помогает мне в искусстве фотографии, учит меня снимать, сказал, поможет устроиться на работу в галерею фотоискусств.
Подруга Надежды, а я уже давно поняла, что это была она, засмеялась:
– Спонсор, снимает… Слова какие-то скользкие. Он тебя голой ещё не снимал, а то засветишься тут на портрете.
Мне неприятно было слушать этот трёп, но я боялась повернуться, думала, что Надя меня узнает и будет неловко. Боком-боком я выбралась из толпы и ушла с этой никчёмной по большому счёту выставки.
Дома спросила мужа:
– Правда что ли, что этот Саша, с которым ты жил на квартире, разбился на машине насмерть?
– Правда. Это уже года два назад было. А ты-то откуда это узнала?
Я рассказала о подслушанном разговоре и пожалела бедную Надежду, которая всё гоношится, пытается выбиться в круг местной элиты, но на самом деле не знает, куда ей приткнуться.
– Нашла кого жалеть, – ухмыльнулся муж, – она всегда останется на плаву и всегда будет думать, что вы все домашние клуши, а она парящая над миром вольная красивая птица.
– Хорошо сказал, – поразилась я точности высказанной мужем характеристики, – наверное, так и есть.
Портрет голой Надежды в фотогалерее, слава богу, так и не появился. Видимо, фотохудожник, воспользовавшись её пока ещё стройной фигурой и относительной молодостью в личных целях, в качестве фотомодели девушку всё-таки не использовал и нашёл себе предмет помоложе.
Но, как ни странно, лет через десять, когда нам было уже под сорок, я снова встретилась с Надеждой, теперь уже нос к носу в нашем редакционном офисе. Вторая странность состояла в том, что Надя почему-то никогда не здоровалась со мной, проходя мимо, будто не узнавая, не смотря на мои лёгкие кивки приветствия.
Может быть, она и правда не узнавала меня, так же, как и я не узнала бы тех двоих однопалатниц из роддома, пройди они рядом. А может быть, ей просто не хотелось общаться со мной, знающей тайну её бездетности и одиночества. А может, она всё же в глубине души завидовала, напророчив мне когда-то будущность многодетной матроны, погрязшей в быте, и понимала, что ошиблась, зная о моей удачно сложившейся карьере, прекрасной семье,
