им для родителей из старых досок, или про брюки.
Тем временем мужичок (это звание как-то особенно к нему шло) прервал свое занятие, вновь окинул Егора несколько удивленным взглядом, даже снял и протер очки, словно намеревался поподробнее разглядеть незваного гостя, и вдруг горестно вздохнул сквозь не сползающую с губ улыбку.
– Ну что ж, садись, парень, раз пришел, в ногах правды нет, покалякаем, – сказал он сердито и радушно одновременно. И даже вынужденно как-то.
Егор быстро присел на стул в углу комнаты, хозяин встал перед ним, уперев кулаки в поясницу, и оба уставились друг на друга немигающими глазами. Не отводя глаз, Егор нагнулся к портфелю, открыл его и робко потянул за горлышко припасенную бутылку:
– Вот принес…
Но хозяин неожиданно решительно запротестовал, смахнув наконец с лица поднадоевшую приветливую улыбку:
– Это ты убери. Этого ни я, ни мать, ни Дашка, этого мы не любим.
– Да?.. – Бутылка моментально соскользнула назад в портфель. – И я тоже… Вроде полагается… вот и взял…
– Никогда н-не бери. Выпивающий, что ли?
– Я? Нет. Только по праздникам.
– По праздникам разрешается, – наставительно заметил мужичок. – А нам с тобой до праздника еще познакомиться надо.
Не сходя с места, он зацепил ногой второй стул, ловко подтянул к себе и сел на него, чуть развалившись, но без важности или чванства, а как обыкновенный отец, озабоченный будущим своей дочери. Помолчал, нахмурился и спросил:
– Ладно, Егор, как жизнь мыслишь?
– Что? – не понял жених.
– Ну, жизнь мыслишь как? – повторил он, словно от перестановки слов вопрос становился понятнее.
– Это самое, – сказал Егор, – хорошо.
– Хорошо-то хорошо. Это нам всем приятно. А вот какая в тебе мечта имеется?
– Ну какая? Пожениться… дети там… внуки…
– Эх, Егор, – мечтательно протянул Семен Кузьмич, – разве ж это мечта?
– А что тогда мечта?
– Мечта – это… это такая штука бродяжья. Это ж одним словом не скажешь.
– Ну а как же тогда?
– Вот представь-ка себе: поле, лесок в окоёме… темнеет, потому что в нем елок и всяких других темных растений всегда очень много. А по небу облачки тянут – и такие, и эдакие. Всякое себе на уме. И вот так речка, прямо вот под тобою, прям так, зараза, сверкает алмазно, что дух захватывает. Птицы, сверчки. Деревня позади. Вот сидишь и смотришь.
Сказал и умолк. Весьма кстати из настенных часов донесся шорох, и электронный голос прокуковал пять раз. Семен Кузьмич сидел прямо и глядел на Егора деревянным оком, как бы спрашивая его: «Понятен тебе мой интерес?» – но Егор не понимал. Он хотел только жениться, рожать детей, внуков, и в этом искренне усматривал признаки нормальной людской мечты, понятной и приятной, как ему думалось, любому. Однако что-то сказать было надо, и он сказал:
