был черный Mercedes-Benz G500, среди народа больше известный как гелендваген. Валик и Мамонт стояли возле него, лаская взглядами сверкающие бока, как будто это была не машина, а полуголая королева красоты.
– Как он тебе? Что скажешь? – Валик повернул ко мне счастливое лицо.
– А что с ним надо делать? Чье это чудо?
– Он наш, Бонь, он наш! – воскликнул Мамонт, так и приплясывая вокруг гелендвагена.
– В смысле наш? – не понял я.
– Наша тачка – твоя, моя и Валика.
Я чуть не упал от удивления. Всегда знал, что у моих друзей не все в порядке с головой, но не настолько же!
– То есть ты хочешь сказать, что вы ухнули на эту срань двадцать штук баксов из наших денег, не посоветовавшись со мной?! Да вы в своем уме?
– Не кипишуй, Бонь, – попытался успокоить меня Мамонт, – что ты сразу ругаться! Во-первых, не двадцать, а во-вторых, ни то, чтобы ухнули, а просто так получилось. Подвернулся удачный случай, вот мы с Валиком и решили. Подумали, ты одобришь.
– Они подумали! Да вы идиоты! Это ж реликвия, несмотря на то, что блестит. Какой это год? Девяносто восьмой?
– Обижаешь! Это девяносто девятый, – вступился Валик. – Ничего ты не понимаешь, Бонь. Такая вещь не каждый день попадается. Это же статус! Это классика.
– Ну придурки, и не посоветовались…
Я обошел наш новый гелик кругом, заглянул в салон. Сел на заднее сиденье и почувствовал несравнимый дух крутых пацанов, в течение двадцати лет разъезжавших на нем. По большому счету, Валик был прав. Этот гелик – статусная классика. Он был совершенен и прекрасен, как утренняя заря. И еще он принадлежал нам.
По случаю возвращения из больницы мои друзья закатили грандиозную пьянку. Вечером на наше СТО набился почти весь район Д. Подкатили самые лучшие, самые веселые девчонки. Мамонт притащил откуда-то ящик водки. Изрядно приняв на грудь, он по десятому кругу рассказывал историю заполучения гелика. Челочка растрепалась, жилетка расстегнулась – Мамонт был в ударе. Он приседал на тонких ногах, как на пружинках, поигрывая выкидухой, и через слово повторял: «Валик ломался, как баба, а я ему говорю, давай, Валик, давай…». Я, конечно, понимал, что как баба Валик ломаться не мог по определению, но не тормозил Мамонта, потому что история на глазах превращалась в легенду. Все ржали, как сумасшедшие. Потом пустили сигаретку по кругу, и начали травить бесконечные байки из жизни нашего городка, понятной и близкой всем нам. Смеялись так, что стены СТО ходили ходуном. Под конец устроили дикие пляски, и к утру на ногах не осталось никого. Мне тоже было весело, и я вроде как был вместе со всеми, но что-то во мне неумолимо изменилось. Олька и Настя весь вечер не могли понять, что со мной такое, и в итоге обиделись не на шутку.
На продавленном диване и в салонах подопечных машин еще обнимались запоздавшие парочки, когда я вышел на улицу покурить. Голова уже не болела, несмотря на пренебрежение к рекомендациям небритого доктора. Воздух звенел от предчувствия лета. Через луг, который начинался сразу за заправкой на другой стороне
