обвили шею. Фил брыкался, пытался вырваться – все тщетно. Фил бил локтями, пытался перебросить оппонента через себя. Ужи сдавливали все сильней, Фил чувствовал себя жалкой букашкой, попавшей под свёрнутую в рулон газету. В глазах потемнело, мерзкая улыбка беловолосого и толстая верёвка у него в руках – это последнее, что увидел Фил, перед тем как потерять сознание.
Работа вымотала Мориса за последние месяцы, отдыха не было, сон растворился в безумных буднях. По городу прокатилась волна самоубийств, и с каждым днём жертв становилось все больше. Морис сбивался с ног в попытках найти хотя бы мотив, заставивший вполне адекватных и особо не жалующихся на жизнь людей покончить с собой. Телефон разрывался от звонков, а голоса зарёванных родственников эхом звучали в каждом уголке черепной коробки. Помимо этого, Морису не давали покоя обстоятельства смертей, а именно то, что все люди ушли из жизни с помощью петли, и то, что ориентировочное время смерти всех жертв суицида одно и то же – 3 часа ночи. Постоянное присутствие смертей и чертовщины в жизни Мориса и так доводило до диких приступов омерзения и тошноты, но тело маленькой 5-летней девочки, подвешенной в сарае, было перебором, трещиной в стенке сознания, через которую просачивалось уныние и боль. Казалось, что из груди вырвется душа и, не сдерживая тошноты, запачкает пол, а после, закурив, скажет: «Ну и х#рня». Морис был почти уверен, что практически во всех случаях – это было убийство, а не суицид, и, видимо, виновный в этом наблюдал за его действиями и оставил кровавую подсказку, в виде тела Паранойя всё чаще посещала мужчину. Полицейский пытался забыть эти маленькие впалые щёчки с немым вопросом «за что?», этот наполненный ужасом взгляд и изрезанные стеклом запястья. Мужчина проплакал целый час, держа на руках девочку, пока её у него не забрал приехавший судмедэксперт.
В облаке сигаретного дыма, наблюдая, как лучи света играют, проходя через стенки бутылки с ромом, Морис слушал тяжёлую музыку, сжигая эмоции и воспоминания о последних нескольких днях, топя их в алкоголе.
Стены плыли, Морис представлял, что город – это игрушка, и огромных размеров человек, смеясь, отхлебнув из чашки кофе, дёргает за нитки, запуская все процессы в городе. Дёрнул нить: из фонтана бьёт вода, влюблённые начали целоваться, в соседнем доме скандал, на детской площадке играют дети, а через улицу автомобиль вылетел в кювет, в роддоме заплакал новорожденный. Морис всем сердцем надеялся, что этот человек не дёргал за нить перед тем, как умерли эти люди, и что тот, кто дёргает за нити, крайне недоволен тем, что кто-то вершит судьбу вместо него.
– Надеюсь, ты накажешь этих выскочек, чёртов вершитель.
Гремел рок, разрывая колонки, вершитель разговаривал через песни с Морисом: «Ты тонешь, ты уже на дне, вдохни поглубже, не паникуй, переверни игру, твой путь – погружение…» Лучи солнца преломлялись, проходя через стекла, разлетающиеся по сторонам, бутылка из-под рома, выброшенная из окна, своё отжила.
Морис спал мертвецким сном, алкоголь сделал своё дело, отключив тело.
– Странно,
