нос, пухлые губы. В целом, если бы не умный взгляд – лицо продавщицы в молочном отделе. Она взяла со стола ножны, достала кинжал, и стала водить вдоль Славочкиного тела, будто счищала с него кожуру, что-то приговаривая и периодически ужасно рыгая. Чем дальше, тем больше тело ее содрогалось отрыжкой, и, в конце концов, она кинулась в скрытое помещение за шторкой, где, судя по звукам, ее жестоко вырвало. Через пять минут Анна вышла опустошенной. «Мама, заходите!», – крикнула она, будто не сомневалась, что Дарья Сергеевна никуда дальше соседней комнаты и не уходила.
– Завтра и впредь парень пусть приходит один. Вас, мама, даже на порог не пущу, – строго сказала целительница.
Дарья Сергеевна, измученная, рассчиталась с Зинаидой («по-божески», подумала, доставая купюры из затертого кошелька), привела Славочку домой и строго сказала Степану, что спать ляжет в сенях с детьми, а в комнату будет заходить только для уборки и готовки.
– Да ладно, Дашунь, по рюмочке-то выпьем, – подмигнул Степан.
Дарья Сергеевна опять разревелась. Они снова сидели за маленьким столом в еще неостывших сенях. Дашуней ее называла мать. Она являлась ей во снах в огненной одежде, закрывая лицо поднятым локтем.
– Обними меня, – просила Дарья.
Но мать мотала головой и пятилась назад. Стыдилась своего лица еще при жизни. Их называли рыжиками – сборщиц гранат, которые работали на местном заводе боеприпасов. От взрывчатого вещества кожа приобретала оранжевый оттенок, волосы становились тыквенными, а руки – грязно-желтыми, с красными дужками под ногтями и вокруг лунок. Мать приходила домой и щеткой до крови терла кожу. Однажды она вернулась раньше времени и, не снимая резиновых сапог, упала на холодный пол.
– Мам, ты чего? – Дашуня наклонилась над ней, втягивая ноздрями привычный запах пороха и костра.
– Ты больше с нами не живешь, – сказала мать.
– Как?
– Кормить тебя больше не буду. Выходи замуж и убирайся.
От ледяной обиды 18-летняя Дашуня прокусила губу, кинулась в дверь и столкнулась с безумным, поседевшим отцом.
– Мать погибла, – прошептал он синим ртом, – цех взорвался, рыжее пламя полощет над городом.
– Дык, вон она лежит…, – пролепетала Дашуня.
Отец рванул в комнату, упал на колени и начал сгребать жену с пола, пытаясь прижать к себе. Из его груди вырывался не то плач, не то волчий лающий кашель. Он елозил грязными кургузыми пальцами по ее оранжевым волосам и выл.
– Жива, дура, живаааа…
Мать затравленными глазами смотрела на него и тихо стонала:
– Меня выгнали сегодня, Сергуня, с работы выгнали. Без выплаты пособия, я брак выдала, брак. Мы нищие, нищие…
– Вот так и пришлось выйти замуж. За первого попавшегося Юрку, что ухаживал, – Дарья Сергеевна всхлипнула.
– Не
