перешагивала сестра Джима – очень высокая и очень сильная негритянка с проколотыми ноздрями. Чего и следовало ожидать, в Тунисе оказалось до чёртиков всех этих цитрусовых и проч.: фиников, олив. И – прочь! Мне всё чаще хотелось картошки и …китайца: я никак не могла поверить в его растворение и искала очертания желтолицего брата, даже рассматривая башню Халаф-аль-Фата. Умная сестра Джима уточнила, что это бывшая крепость-монастырь: в кельях жили монахи-воины, защищавшие мусульманские «святыни» от набегов «неверных». Сестра Джима много чего рассказывала… Джим же, слава Будде, не был мусульманином. Ха! Джим был просто неплохим парнем из Экваториальной Африки, который протусовался несколько лет в Вашингтоне, поступил зачем-то в аспирантуру московского вуза, заключил фиктивный брак с одной русскоговорящей особой и привёз эту особу «на край света», потому что она, видите ли, больше не может. Неплохо, да?
Я была благодарна Джиму, но через три недели заскулила: «Домой…» Джим снова погладил меня и замурчал «Колыбельную» Гершвина: так мы очутились в Москве, где чёрный мой человек напился водки, расплакался и признался в том, что и позабавило, и удивило, и озадачило меня:
– Понимаешь, всё, как у самца, только… – он мялся, а я ковыряла вилкой новую клеёнку. – Я найду деньги на операцию!
Я ничего не говорила, только слушала. Я не думала, что совершу когда-нибудь фиктивный брак с женщиной из Экваториальной Африки! С женщиной по имени Джим, с которой мы несколько раз целовались в Тунисе… М-да.
– А как называется… – я не могла сформулировать вопрос несмотря на любопытство к диагнозу.
Джим грустно усмехнулся:
– Гермафродитизм.
– Изначально все люди были гермафродитами, если ты читал… читала мифы, то… – начала я, но быстро осеклась.
Мы помолчали. Я удивлённо смотрела на существо так называемого третьего пола: оно совершенно не походило на женщину! Плюс два метра роста… Наверное, «женская» была anima, поэтому нам с Джимом так легко было вдвоём.
– Не плачь, – сказала я. – Мы найдём деньги. Искать деньги после Туниса стало сложнее. Я обречённо выходила в социум и однажды обмолвилась, что, может, и не нужна операция-то, ведь, типа, Джим знает моё отношение к мужчинам – и это его (её?), Джиммино, счастье, что он (она?) не как все, иначе едва ли я разрешила бы ему (ей) петь мне «Колыбельную» Гершвина… Кажется, Джим расстроился, а ещё сказал, что любит меня и некстати скоро защищает диссертацию. Я тоже где-то как-то любила Джима, но очень уж странною любовью. К тому же, мы были женаты – одним словом, чёрти что.
Иногда, глядя на новый замок, я вспоминала, как всё начиналось: перед глазами стоял Бо Вэн – сосед из квартиры без номера налево от лифта… В то золотое время я занималась поисками собственной изначальной структуры да слушала этюды Шопена под чёрное пиво. Теперь я читала мифы о гермафродитизме и успокаивала себя тем, что первые люди тоже были двуполы. «Ну, не люди, а титаны, какая разница?» – говорила я Джиму, а тот стеснялся и мычал, что всё будет
