и зеленых листьев.
Не то было здесь, снег сошел, земля нагрелась, сладко пахло прелым прошлогодним листом, воздух пьянил, я ездила и смотрела на любимого мною Рокуэла Кента в Пушкинском музее, подолгу простаивая перед его картиной «Весенняя лихорадка».
Напоенный влагой воздух, низко бегущие облака и мчащиеся по земле кони с развевающими гривами – мне казалось, я чувствую вкус влажного воздуха на губах.
Ефим принес мне какую-то успокоительную микстуру – надо было пить по столовой ложке три раза в день:
– У невропатолога попросил, сказал – дайте что-нибудь для девушки от весенней лихорадки.
– С чего ты взял, что она мне нужна? – оскорбилась я. – Сам пей.
– Пью, – честно признался Ефим, – уже две недели, как пью.
– И помогает?
– Ну, когда тебя нет рядом, то помогает.
Мы снова стали бегать на зарядку в березовую рощу, а вечерами я гуляла с Ефимом. Листвы на деревьях еще не было, но зеленая травка уже пробивалась.
– Какая красивая молодая береза, – я указала Ефиму, на невысокое дерево, – ствол совсем белый, без черных пятен.
– Как мачта, – заметил Ефим, – на нее спокойно можно залезть.
– Ну ладно заливать, не влезешь, – с искренним недоверием сказала я.
Хазанов обиделся, подпрыгнул и быстро и ловко залез метра на четыре.
Я стояла и смотрела снизу, задрав голову.
С земли он так походил на ловкую обезьяну, что я принялась вдруг заливисто хохотать, представляя, что бы сказали парни в группе, увидев этого, якобы, взрослого, многоопытного Ефима, торчащего на березе.
Ефим правильно понял мой смех и быстро спустился. На темных брюках остались белые следы от бересты.
– Вот брюки испортил, – вздохнул Ефим.
– Да очистятся твои брюки.
И мы продолжили прогулку.
В мае одурманивающее безумие весны свело с ума мужское население общежитий. Невозможно было ходить вдоль корпусов парочкой – из настежь открытых окон обливали водой, если девочка шла одна, то светили солнечными зайчиками в глаза – идешь, зажмуришься, хочешь поскорее убежать из простреливаемой зоны, а эстафету перехватывает другой, и уже из другого окна другого корпуса тебя снова слепят зеркальцем. И изо всех окон с грохотом несется музыка – магнитофоны включают на полную катушку:
«На далеком севере
Ходит рыба кит».
Переходишь эту звуковую волну, и дальше:
«Съел почти что всех женщин и кур…»
И дальше еще:
«Здесь остановки нет, а мне пожалуйста»
В мае деревья оделись листвой, запели соловьи, вечера стали теплыми, и мы с Ефимом долго гуляли, поздно ложились спать, и я сильно не высыпалась.
По ночам мне снились кошмары – какой-то паук плел вокруг меня легкую, почти невидимую,
