концы.Понастроили дворцов – башен и конюшен,
спотыкаюсь о дворцы… и не о дворцы.
Я пишу тебе отчёт, я веду анализ,
я считаю синяки, ссадины и проч. —
я считаю хорошо, только запинаюсь —
после сотни тысяч, но… не об этом речь:
всё до свадьбы заживёт – где-нибудь присесть бы,
цифры столбиком сложить, а уж там-то – что ж…
там совсем рукой подать до ближайшей свадьбы —
через поле, через лес, через летний дождь!
Чем займусь теперь? Да чем… снова пустяками-с:
почитаю, вот, стихи стрекозе одной.
Я читаю хорошо, только заикаюсь,
разлюбезный хаос мой, мой язык родной!
Ответ
А теперь, когда мне уже столько лет,
что неважно, сколько мне лет,
я возьму и отвечу тебе ответ —
хоть какой-никакой ответ.
Я был должен тебе объясненье одно,
но всегда забывал дать:
почему мне всё-таки не темно
и откуда вся благодать.
Дело в том, что я прежде не знал слов
и потом не узнал слов,
и поэтому каждый мой день – нов,
а все ночи полны снов.
Я клянусь, что прошёл мимо всех благ
и прошёл мимо всех прав,
и клянусь, что я был пред тобой наг
и что я был тебе – раб.
Что касается Стикса, то зол Стикс:
женское божество! —
и его не заставить понять и простить…
Я любил только небо и в нём – птиц,
а более – ничего.
«Вот какая штука, видишь ли…»
Вот какая штука, видишь ли…
мы здесь не были давно,
человек огромной выдержки,
человек-вино:
на столе смеётся лужица —
виноградное пятно…
Может, всё опять закружится,
человек-вино?
И давнишними глазами я —
ну-ка, вспомним старину! —
в царство прежнего безумия
осторожно загляну:
подойду к резному терему
и склоню чело —
там, наверно, всё по-старому
и опять светло,
там любовница, забавница,
чаровница… – всё равно,
кто кому там улыбается,
человек-вино!
Новый роман
А роман не давался, мудрил, ничего не хотел:
ни назад не хотел уходить, ни вперёд продвигаться —
буксовал у начала абзаца, пыхтел и кряхтел
и отказывал полностью, не одолевши абзаца.
Всё просился на отдых, твердил, что тяжёл перевал,
убеждал, что ему не дойти даже до середины,
а когда я сажал его в поезд, то он бунтовал,
вырывался, кричал и кидал из окна чемоданы,
по платформе слонялся, стоял у ларьков, как большой,
с алкашами – ведя разговоры о, кажется, Барте
или марте, не помню… о Барте, о марте, о смерти,
о скрипичном концерте, как водится у алкашей, —
в общем, весь распустился. Домой возвратившись, хамил,
симулировал то ли мигрень,
