вопль "Помогите!!!", и я немного отрезвел и обернулся назад, вновь оказавшись лицом к лицу со страшной картиной.
Комнатка была невеликой, и это усиливало жуткое впечатление. Вдоль стен стояли низкие банкетки, а на них… Да и не только на них, а вообще везде: на полу (то есть практически плавая в воде); на шкафах; стоя прислонёнными к стене – везде-везде – расположились трупы этих самых пропавших девушек. У страха глаза велики, и сперва мне показалось, что их там чуть ли не сотня. Впрочем, позже, вспоминая это дело, я решил, что на самом деле их там вряд ли было больше десятка. Но и этого хватало с избытком, уверяю вас.
Тела девушек поражали крайней бледностью и полным отсутствием видимых признаков разложения.
О, Господи! Первый раз я столкнулся с таким, и мне никогда этого не забыть. Их русые, рыжие, каштановые, чёрные волосы, распустившись, лежали на воде и шевелились в такт с её колебаниями; глаза – карие, голубые, серые – были широко раскрыты и, казалось, все устремлены на меня. Я зашатался.
Раздалось гнусное хихиканье проклятого мальчишки. Он стоял в дальнем углу комнаты, крепко держа за волосы ещё одну девушку – к счастью, живую. Она не сопротивлялась – видимо, уже не было сил. К тому же она была связана по рукам и ногам кусками телефонного шнура.
– Познакомься, дядя, – сказал мальчишка и широким жестом обвел комнату свободной рукой. – Это мои мамы.
– Мои – кто? – пролепетал я.
– Ма-мы дядя. Что, оглох? Мамы мои, понял!!! – вдруг заорал пацан и всхлипнул. – Мама, мамочка… Хорошо мне с ними… А нужны еще. А то холодно… холодно… Ты не думай, дядя, я не псих, ничего… А зачем папа маму убил? Жалко… Я так испугался… мамочка… я упал. А потом проснулся и папу телевизором стукнул… Не знаю как. Стукнул и всё… Ты думаешь, дядя, я зачем тебе все это говорю? Ты уходи лучше… по-доброму… Ты не мама, ты мне не нужен. Уходи. Я тебя не буду стукать.
И как-то очень быстро вспомнил я, что приказ предусматривал для меня только лишь разведывательную миссию: "установить местонахождение и происхождение…". И не более того. Так что уйти бы мне всё-таки… И всё будет хорошо. Подальше отсюда, дома. И всё кончится. И забудется. Как дурной сон…
Я уж совсем было опустил пистолет и сделал шаг назад. И вдруг случайно поймал взгляд удерживаемой мальчишкой девушки. Умоляюще так смотрела она на меня, умоляюще, но уже безо всякой надежды, как умирающий от смертельного ранения солдат смотрит на полевого хирурга, или заложник на расстреливающего его террориста, или как бездомная собачка на работника живодёрни.
Это такое чувство, знаете, словно внутри тебя внезапно что-то ломается или обрывается, и ты говоришь "нет", когда надо бы сказать "да", или наоборот. Такое странное чувство, как будто это кто-то другой, много лучше тебя – или хуже – заставляет говорить это. Недаром же имеется выражение "не своим голосом". Именно таким вот не своим, хриплым и скрипучим голосом я и сказал, стараясь внешне казаться спокойным:
– Ваня,
