опять заахала, уже испуганно, Клавдия, расширив от ужаса глаза и нервно теребя передник.
На что Юрка только мысленно усмехнулся и уставился на дядю Михея – что дальше?
– Я, конечно, орать, – продолжил свой рассказ Михей. – Вы что делаете, изверги?! Це ж я здесь, Михей!.. – Но лучше бы не кричал.
– Что так?
– Так они ж со страху тут же верёвки бросили.
Гроб сверху и рухнул на меня!..
– Ай! – вскрикнула Клавдия и в изнеможении села рядом с Михеем на кровать. – Бедненький!..
– Вместо того чтобы впустую ахать, ты бы, мать, мне лучше стопочку налила – всё, может, меньше станет болеть.
– Сейчас, сейчас, сердечный, налью, – засуетилась Клавдия и, сбегав на кухню, принесла Михею и племяннику Юрию по полной кружке горячего киселя.
– Вот я так и думал, что не то принесёшь, – смиренно вздохнул Михей и отхлебнул из кружки.
– А могла бы, в помин моего ребра, что-либо и покрепче принести.
– Будет, будет и покрепче – компресс тебе на ночь поставлю, – ласково улыбнулась тётя Клава. И, развернувшись, степенно отбыла в своё кухонное царство.
Как дядька Михей вставную челюсть проглотил
Утрата
Юрий в то время в Красноярском строительном институте учился, когда дядька Михей запил. Да не просто так на день другой, а надолго. Известный алконавт Михей и раньше попивал, но чтобы так сорваться перед своим шестидесятилетним юбилеем – это было впервые. Сорвался же он неспроста, а от великой потери и наступившей депрессии внутренних чувств, каких у него до пьянки было в избытке. По этой причине перестал племянник Юра ночевать после учёбы в доме Михея и тёти Клавы.
Свински пьяный Михей достал своим нытьём и капризами даже его долготерпеливую жену Клавдию. Она было хотела бросить его и уехать к своей младшей сестре Татьяне в деревню, где та работала учительшей. Но каждый раз её что-то удерживало. Видать, так привыкла или всё ещё любила своего свихнувшегося на почве пьянки, непутёвого муженька. Сие было загадкой.
Что же за утрата такая постигла Михея? Рассказать – не поверите! И смешно, и глупо, и неудобно…
Короче, как-то возвратившись с рыбалки, естественно, поддатеньким, Михей завалился, как есть, не раздеваясь, в кровать.
И захрапел на всю малиновскую!
Пришлось Клавдии, ворча и в сердцах ругаясь, стягивать сапоги с ног наклюкавшегося горе-рыбака, а заодно и куртку рыбацкую снять, – чтобы белоснежный пододеяльник в мелкий цветочек, ирод, не испачкал.
Проспался Михей опять человеком и захотел есть. Пряча виноватые глаза, приласкался он к мягкому боку жены, та и сердцем обмякла (много ли глупой да доброй бабе надо). Накрыла Клавдия стол: «Ладно тебе телячиться, нашёл время. Ночью надо было. Садись уж, обедничать с тобой будем!»
Сел за стол Михей, ложку взял и только это, значит, её в тарелку с борщом наметил опустить,
