по отчеству – Саныч. Кудрявый. С пролысинами. Курит, пьёт, ест. Он мой. И я никому его не отдам. И не позволю писать, что его жена – гадкая паскуда, гулящая тварь. Тебе, Милена Бла, не понять. Другая ментальность что ли. Другая жизнь и другая смерть. Это не станцуешь. Не споёшь. Для этого надо иметь другую фигуру, лицо. Маму. Школу. Всё другое. Даже день зачатия иной. Другая кровать, простыни, подушки, матрас, перина, рубашки. Всё иное. Кровь. Клетки мозга.
Пишешь, что ты одна. Ты невероятная.
Наверно, это так. Ты феномен. Кто же спорит? Столько наград. Столько почестей. Столько что глаза разбегаются. Трудно подсчитать. Вселенная сбилась со счёта. Ось земли пошатнулась. А что ещё остаётся делать – бедным, униженным, обиженным писателям? Сами, всё делают сами: сами себе пишут рецензии, сами себя хвалят, сами пробиваются в печать, спят с издателями, спонсорами, меценатами, дерутся между собой, разбираются с иными писателями, если те заходят случайно на их территорию. Как волки грызутся. Ревнуют. Соперничают. Сами зажигают камин. Сами в горящую избу. Сами сгорают. Воскресают. Умирают. Заставляют верить в себя. Сходят с ума. Снова возрождаются. Убивают себя. Убивают себе подобных. И рвутся! И карабкаются! Там, там на горе, лишь надо спуститься вниз для начала иуде, где валун за подарком. Но снежная лавина быстрее и тяжелее тряпичного тела твоего!
Трудно делить мир на писателей и не писателей. Сейчас все писатели. Маленькие и большие.
Раньше я с Миленой была в хороших отношениях.
Именно в хороших.
И именно в товарищеских. Мы понимали друг друга. Вот как-то нам удавалось не враждовать. Не соперничать. Не пересекаться.
Я, вообще, себя лет тридцать тому назад не считала впаянной, распятой, втянутой в этот алхимический процесс. Не было у меня лунного камня. Серебра и олова. Не было атанора. Печи. И каких-то особых, превосходящих свойств. Но когда они свалились на меня сами, когда я научилась ловить потоки их занебесные, то ошалела. Истинно так. Это словно грызть мак марихунский. Выращивать его у себя на огороде. И это кружит голову. Ибо ты носишь в себе нечто живое. Одна поэтесса про меня написала: «Эй, ты – беременная стихами!» Но я тогда была ещё «слегка беременна». Меня осеняло строками. Пронзало! «Но сквозь меня протянуто пространство!» Это была настоящая марихуана. Зеленая, дурманящая.
Труд писателя – это настоящей труд. Неоплачиваемый. Гонимый. Неоценённый. Одна надежда – что дадут Буккера или Русскую премию. В коммерческие издательства пробиться трудно: там своя специфика. Помню, как пришла первый раз в «Аст», затем приползла в «Эксмо». В «Подвиг». В «Андреевский флаг». Помню эти скучные лица. Помню, как мне объясняли, что надо сначала получить известность. Либо найти спонсора. Помню, сочувствующие лица женщин. Кто-то даже хвалил. Кто-то оставался равнодушным. Помню, мужчин, которые откровенно приставали. Помню, своего первого спонсора. Это мой Саныч!
Помню, свою первую статью.
Правда, о том, что Москва – это Нижний Новгород. Часть II
Красно-красная
