посреди условного чистого поля и что есть сил кричит в бесконечность: Как!!!!Как я мог впутаться в эту историю?!
– Как —как, жопой об косяк! – отвечает бесконечность.– Давай я тебе лучше покажу.
И показывает. Но угол зрения уже сместился. Он каждый раз смещается каждым.
+++
Василий не мог точно сказать, сколько времени они со Свалкой шли. Может, целую вечность, а может один миг.
– А дома, наверное, вообще столетия промелькнули … – невесело подумал Петрищев и спохватился.– Дома? нет у меня дома… бутафория сплошная. На душе сделалось гадко.
– А есть ли у меня душа? —мелькнула мысль. И от нее стало еще гаже.
– Долго еще? – Василий пихнул локтем Свалку в бок.
– Пришли, – коротко ответил Свалка.
Поначалу Петрищев не увидел ничего. Лишь пустота и чернота. Но потом в этой пустоте здесь и там начали вспыхивать искры. Их становилось больше и больше, и вот уже недавняя пустота сияла, переливаясь невообразимыми цветами. Искры устремлялись в бесконечность, и на их месте загорались новые, чтобы тоже устремиться.
– Видишь? – Свалка смахнул слезу, – Это истории. И все охуительные, заметь. Выбирай любую, а еще лучше, пусть история сама тебя выберет.
Василий колебался.
– Но кем я стану? Буду ли собой?
– Вот и выяснишь, – Свалка одобряюще похлопал его по плечу, и, не удержавшись, дурашливо всхлипнул, – сынок!
– Да ну тебя, – смутился Петрищев.
– Ты так и не понял, в чем твоя уникальность? – спросил Свалка. – У твоего начальника с привередливым колобком не получилось истории. Вернее, получилось, но Она вроде как декорации. Он ведь не хотел быть начальником ЖКХ, он мечтал о едином порыве бесконечных масштабов во главе с собой, не меньше.
– И как же получился я? Оживший манекен? Картонная фигура на сцене вдруг заговорила?
– Не совсем. Это вроде как если в театре одного актера этот самый актер вступил в половой контакт с декорацией, и у них родился ребенок. Подозреваю, имел место порножурнал и…
– Достаточно, – прервал его Василий, – меня сейчас стошнит.
Он шагнул в сверкающий водоворот, позволив историям выбирать.
+++
В каждой жизни каждого бывает тот самый неловкий момент, настолько торжественный, что его так и тянет испортить.
+++
– Стой! – услышал Петрищев отчаянный крик.
Он досадливо оглянулся. Они замерли в предвкушении. Все трое. Свалка, Сергей Петрович и пирамидка цвета талого говна.
– Триста, – улыбнулся Василий.
И прежде, чем бесконечность успела ответить единым порывом, рассыпался мелким песком по ветру.
3.
Йольский кот входит в дом, ссыт в тапки, протягивает к огню
замерзшие
