и со вкусом рассуждать о колющих и рубящих ударах.
– Лично мне, – передразнил его Осмоловский, – хотелось бы все-таки выпить чашечку чая до наступления ночи. Или ты нарочно тянешь время, чтобы, когда текст с энклапиона расшифруют, сразу угостить нас чайком из чаши Святого Грааля?
– Богохульство – раз, – торжественно, с постной миной проповедника, вдалбливающего слово Божье постояльцам каторжной тюрьмы, провозгласил Быков, – злопамятность – два, мстительность – три, полное отсутствие христианского милосердия – четыре.
– Мне кажется, последние три моих недостатка можно смело объединить в один, – заметил Осмоловский. – Так будет экономичнее.
– Ничего, – сказал окончательно распоясавшийся Быков, – у того, кто станет зачитывать список ваших прегрешений на Страшном суде, времени будет навалом. Какая может быть экономия, когда речь идет о вечности?
– Вечность – это когда хочешь выпить чашечку чаю, а тебе его не дают, – сообщил доктор Осмоловский журналистке Антонине Корсак. – Не обращайте внимания, это он перед вами хвост распускает.
– Ничего я не распускаю, – огрызнулся Быков. – И я не виноват, что у этой плиты такое же отношение ко времени, как у прокурора Страшного суда. Она тоже считает, что торопиться некуда. Давно пора выкинуть этот хлам на помойку и купить новую. А над этой пускай археологи двадцать пятого века ломают свои ученые головы.
Чайник на плите принялся негромко посапывать, над носиком лениво заклубился легкий пар, и Гена, без сожаления прервав свою пламенную речь, занялся приготовлением чая.
– А энклапион? – спросила журналистка. – Вы действительно его нашли? Ведь это же редкостная удача, просто чудо!
– Да, с этим захоронением нам здорово повезло, – согласился Осмоловский. – И мне особенно приятно говорить об этом с человеком, действительно способным оценить значение нашей находки. Да, мы нашли энклапион, датированный примерно серединой двенадцатого века.
– У этого магистра был недурной вкус и ярко выраженная склонность к предметам старины. Прямо как у меня, – заявил от плиты Быков, звякая крышкой заварочного чайника.
– Сейчас я покажу вам фотографии, – сказал Осмоловский, роясь в ящике. – На них все отлично видно, даже зашифрованный текст, выгравированный на внутренней поверхности. Где фотографии энклапиона, Гена?
– Я не брал, – лаконично ответил Быков.
– Бардак и полное отсутствие дисциплины, – констатировал Осмоловский. – Придется снова ввести телесные наказания. Хотите взглянуть на описание? – спросил он у журналистки.
– Позже, – отказалась та. – Сейчас я хотела бы с вашего позволения сделать несколько копий с этих снимков. Если, конечно, вы не позволите мне сфотографировать оригинал. Я понимаю, что моя просьба звучит довольно дерзко, но, боюсь, фотографируя фотографии, я не получу должного качества.
– Полно,
