дневник экспедиции, трубку, кисет и прочий мелкий хлам, – когда заметил, что в комнате уже некоторое время стоит какая-то странная, нехорошая тишина.
Подняв голову, Юрий Владимирович увидел, что журналистка Антонина Корсак тактично, напустив на себя приветливо-безразличный, отсутствующий вид, старательно смотрит в пыльное окошко. А Гена Быков, аспирант кафедры археологии, стоял у плиты, держа на весу чайник с кипятком, и смотрел на своего шефа с выражением немого вопроса в округлившихся глазах. Отвечая на этот вопрос, Осмоловский едва заметно отрицательно покачал головой и с удвоенной энергией принялся рыться в ящике. У Гены от изумления отвисла челюсть; постояв так еще секунду, он закрыл рот и осторожно поставил чайник на плиту. Покосившись на журналистку, которая по-прежнему делала вид, что вокруг нее ничего особенного не происходит, Гена присоединился к своему шефу и любимому учителю.
Они искали вместе еще четверть часа, вытряхнув на пол содержимое всех ящиков, переворошив одежду Осмоловского и сдвинув с мест всю мебель, сколько ее было в комнате. По истечении названного времени комната была перевернута вверх дном, но поиски ничего не дали: золотой энклапион исчез, а вместе с ним исчезли фотоснимки и карандашные зарисовки, на которых он был запечатлен, и даже сделанное профессором описание находки.
Гена Быков сел прямо на пол и громко, ни к кому конкретно не обращаясь, произнес в пространство:
– А вот это уже не смешно.
Ему никто не ответил, и это был как раз тот случай, когда молчание служило знаком полного и безоговорочного согласия.
После обеда Ирина отправилась по магазинам – ей показалось, что купальник полинял и выглядит недостаточно шикарно для того, чтобы Глеб мог ею гордиться. Спорить Сиверов не стал, хотя не преминул заметить, что, с его, сугубо мужской точки зрения, наилучшим из возможных фасонов купальника служит его полное отсутствие. А поскольку ему лично купальник безразличен, то и покупается данный предмет туалета, следовательно, для постороннего люда, коему лицезрение его супруги без купальника воспрещено под страхом смертной казни.
Речь получилась чересчур длинной и запутанной, и он вздохнул с облегчением, сумев более или менее связно проговорить всю эту чепуху до конца. При этом он и сам, честно говоря, не совсем понял, что, собственно, хотел сказать, зато Ирина поняла его прекрасно – не столько умом, сколько женским чутьем, которое безошибочно подсказало, что идти с ней по магазинам супруг не желает, а желает, наоборот, поваляться в прохладном номере с газеткой, только не знает, как ей об этом поделикатнее сообщить. Поэтому она безапелляционно заявила, что такой, с позволения сказать, помощник и советчик в магазине ей ни к чему, что стать завсегдатаем нудистского пляжа она еще не готова и что, следовательно, отправится в свой шоп-тур в гордом одиночестве, предоставив всяким лентяям убивать время, как им заблагорассудится.
– Мы с тобой отличная пара, –
