некоторую неловкость. Ей-то понятно, за радость использовать любую подвернувшуюся возможность быть рядом со своей крёстной. Наверное, если бы она её и на войну пригласила, та понеслась бы. А я? Ехать на похороны, которые я до смерти ненавижу, к совершенно незнакомому человеку, в компании одной личности, перед которой я вся внутренне трясусь, и другой, вообще неизвестной. Чудный расклад!
Но и отказаться я бы не смогла. Всё-таки поддержать Жоржа надо было, да и притяжение, испытываемое к этой самой крёстной, было сильнее испуга перед ней. Ну а с незнакомыми я справлюсь.
– А кто такая эта Алла?
– Это близкая знакомая Иры, её подопечная, да ты её видела, помнишь?
Наташка объяснила, где я виделась с этой самой подопечной. Порывшись в своей памяти, я пожала плечами. Лица, в большинстве своём я запоминаю с трудом. Всё, что у меня осталось от той короткой встречи, – это размытый образ круглого лица с одновременно мягким и властным выражением.
– Не очень…
– Ну, завтра увидишь…
Наша совместная поездка начиналась как нормальная. Рано утром мы все загрузились в просторное авто представительской марки и двинулись в путь. Почти всю дорогу вели разные разговоры. Ирина Аркадьевна немного осветила нам историю Жориной семьи – семьи, нужно сказать, удивительной. Его мама и папа прошли всю войну, остались живы, после занимали весьма высокие посты, каждый в своём ведомстве, и, несмотря на такое занимание, остались до самого ухода очень сердечными, отзывчивыми и правильными людьми. В общем, это были представители той эпохи, когда понятие чести и достоинства не могли замениться ни весом кошелька, ни звучным рангом. Докапиталистической эпохи. Папа прожил долго, но ушёл чуть раньше, а мама – вот сейчас, и тоже в почтенном возрасте, где-то под девяносто…
Слушать Ирину Аркадьевну было в удовольствие. Она рассказывала историю семьи, а мы будто кино смотрели. Настолько её речь умела создать образы и передать настроение и отношение к описываемым людям, что к концу рассказа у меня сложилось ощущение, что я лично знакома с ними. Маму Жоржа она называла просто по имени – Женя, и эта простота и искренность, вкладываемые в такое обращение, вызывали у нас нелицемерное уважение к ней.
К концу поездки все немного подустали и замолчали. Каждый думал о своём. Я о том, как бы мне так профланировать и не приближаться к лицезрению усопшей. Против неё я, естественно, ничего не имела. Но во мне крепко пророс безумный страх перед всем, что олицетворяет смерть. Покойник, гроб, цветы, венки – всё это вызывало во мне всеобщую парализацию организма. Ощущения преотвратные. И всегда, когда это было возможно, я старательно избегала любую возможность столкновения с покойником. В своё время я не смогла даже подойти к собственной бабушке, и меня спасло от конфуза лишь понимание в этом вопросе моей мамы. Уж она-то знала, как мне нехорошо от всего подобного.
Пока я прикидывала схемы своего поведения, призванные уберечь меня от ненужных потрясений, мы прибыли на
