слова Руаса. – Он повел себя как вор. И все оттого, что наслаждался всеми грехами и искусами этого мира. Не считая, впрочем, их грехами и искусами. Он соблазнял женщин только потому, что хотел узнать, сколь крепка их добродетель… Или сколь ревнивы их супруги… Или сколь различны могут быть оттенки страсти… Он играл и выигрывал лишь для того, чтобы узнать, как далеко может зайти соперник в своем азарте… Он высмеивал даже лучших друзей лишь для того, чтобы узнать, сколь они терпеливы…
– И ты так спокойно говоришь об этом, отец?! – Руас не выдержал молчания. Спокойный тон отца его просто вывел из себя. Так можно было бы говорить о поведении какой-то букашки. – Ты словно оправдываешь его!
– Я пытаюсь понять, что двигало моим сыном… – спокойно проговорил Варди ар-Ракс. – Я хочу увидеть картину всю, без искажений. Для того, чтобы понять, что же именно заставило второго моего сына поднять руку на брата… И, как я надеялся некогда, на лучшего друга.
Руас побагровел.
– Брата… Друга!.. Нет слов для того, чтобы правильно назвать того никчемного, коего ты числил своим сыном… Коего считал возможным возвести на трон! Клянусь, все грехи мира, все его искусы испытал твой младший сын. Он попробовал на вкус все, до чего только смог дотянуться. Да, я нечасто пытался его вразумить, ибо считал, что мои слова лишь разожгут его интерес. Да, я еще более редко пытался его остановить…
– Да, более чем редко. Но не в этом дело. Ты прав, суть именно в том, что он пытался и в самом деле попробовать все в этом мире… И меры не знал.
Руас открыл было рот, чтобы что-то сказать, но удержался от слов, разглядев боль в глазах отца.
«Да и что толку теперь говорить обо всем этом… Сделанного не воротишь…»
Тем временем царь продолжал:
– И вот, все это разглядев, я решил, что с миром не случится ничего дурного, если он этих искусов и грехов лишится. Сил моих вполне достало, чтобы вместо подлинных коварных искусов и смертных грехов подсунуть ничего не подозревающим людишкам лишь слабые тени зависти и спеси, подлости и лени, гнева и гордости… У меня не дрогнула рука и тогда, когда я удалил из мира тщеславие, стяжательство, воинственность… Думаю, что и без них люди не пропадут. Более того, мир стал бы куда лучше, если бы они исчезли навсегда.
Руас молчал. На душе у него было более чем неспокойно, он чувствовал, что в сухих, словно специально лишенных всякого чувства словах отца вот-вот прозвучит нечто страшное, раз и навсегда решающее его судьбу. Раз и навсегда…
– Изъяв искусы, я нашел им преотличные хранилища. Увы, воспоминания о твоем брате и здесь сделали свое дело. Ибо каждому греху и каждому соблазну я нашел соответствие в мире прекрасного: камни, которые беззаботное человечество называет драгоценными, оказались отличными хранилищами. Они столь… изумительно невинны, столь… искушающе прекрасны, что никому и в голову не придет искать их истинное предназначение.
Руас невольно усмехнулся – да, подобную мысль
