в которую был перегорожен всего несколькими ржавыми брусьями, вделанными в сплошной камень в верхней части проема. Полагаю, это позволяло передавать туда поднос с едой и водой.
Блэкберн снял с пояса кольцо с ключами, которое вручил нам надзиратель, когда мы зарегистрировались на входе, и сделал мне знак отойти в сторону. С его стороны было глупо думать, что я буду стоять в стороне, когда он откроет замок. Я не могла дождаться, когда увижу дядю.
Суперинтендант Блэкберн кивнул, словно заранее предвидел мою реакцию.
– Ну, как вам будет угодно.
Со скрипом и стоном, который разбудил бы то, что лучше бы оставить спящим, решетка распахнулась с издевательским гостеприимством. Блэкберн отошел назад, позволяя мне переступить порог первой. Какой любезный джентльмен.
От ужасного шума, несущегося из темноты, мои руки покрылись гусиной кожей. Подавляя приступ паники, я вошла в убежище ученого, где меня приветствовало кошмарное хихиканье недавно обезумевшего человека, и застыла на месте при виде открывшегося мне зрелища.
– Что за… – я едва узнала дядю в том существе, в которое он превратился.
Скорчившись в углу маленькой каменной камеры, он раскачивался из стороны в сторону, а с его потрескавшихся губ слетал странный смех. Рядом с ним валялся опрокинутый кувшин для воды, судя по его виду, давно уже пустой.
– Что с ним случилось? – я в шоке схватилась за ближайший брус, чтобы устоять на ногах. Как он мог так быстро сломаться? Наверняка он не мог совсем потерять рассудок всего за несколько недель.
Что-то тут не так. Блэкберн ничего не ответил.
Когда дядя не смеялся, он что-то бормотал, но так тихо, что я не слышала слов. Кто-то одел его в тонкую женскую ночную рубашку, покрытую желтыми и бурыми пятнами. Те крохи еды, которые ему давали, попадали в основном на эту грязную рубаху.
– Как можно так обращаться с человеком, не представляю себе! – прорычала я. – Это… это больше чем неприемлемо, мистер Блэкберн!
Сам Сатана, должно быть, властвует над этими пропащими душами. Я не знала, что может быть хуже, чем ад (или это место), но призывала тысячу страшных смертей на того, кто повинен в такой жестокости.
Подняв с полу потрепанное одеяло, я встряхнула его, и облака пыли закружились в слабом свете, проникающем в камеру сквозь решетку на двери. Камера находилась в предполагаемом сердце этого заведения, и все же здесь царил холод, которого не было даже в сыром коридоре. Я медленно подошла к дяде, опасаясь напугать его, но мне отчаянно хотелось узнать, что он все время шепчет.
Чем ближе я подходила, тем сильнее становился запах, который висел в воздухе. От дяди пахло так, будто он не мылся последние две недели и справлял нужду прямо на пол. Я боролась с поднимающейся тошнотой. Его светлые усы стали длинными и неухоженными, они слились с отросшими на лице волосами и сбились в колтуны. В его глазах было нечто странное – кроме безумного, несфокусированного
