полномочий, советский полпред вынужден был дать на такое недвусмысленное предложение отрицательный ответ. Однако глава внешнеполитического ведомства Франции не оставил своих попыток. В ходе новой встречи с Довгалевским, 22 ноября, еще раз вернулся к тому же вопросу, только на этот раз был более откровенным.
«Если бы французское общественное мнение, – заметил он, – узнало и убедилось бы в том, что Франция может осуществить положительную политику путем создания прочного барьера против натиска гитлеровской Германии, то это внесет успокоение в общественное мнение и выбьет оружие из рук тех, кто настаивает на сговоре с Германией».
Барьер же Бонкур представлял себе «в виде договора о взаимопомощи» и считал «вопрос назревшим и не терпящим отлагательств»[40].
В тот же день на помощь своему французскому коллеге поспешил Бенеш. Правда, он говорил еще не о договоре, а лишь о том, что должно было ему предшествовать, – установлении дипломатических отношений СССР со странами Малой Антанты, в том числе и с Чехословакией, с которой Советский Союз поддерживал всего лишь официальные (полудипломатические) отношения. Бенеш добавил, что «в Чехословакии, которая не имеет спорных вопросов с СССР, вопрос назрел настолько, что возобновление отношений не представляет серьезных трудностей»[41].
Неделя потребовалась узкому руководству на то, чтобы почти принять судьбоносное решение, которое заставило бы в корне пересмотреть не только внешнеполитический курс страны, но и стратегию и тактику Коминтерна, а вместе с тем и внутриполитическую пропаганду. Ведь требовалось дать согласие на вступление не просто в какую-то международную организацию, а в Лигу наций, ту самую, которую, в полном соответствии с оценками Ленина, в СССР определяли следующим образом:
«Ничем не прикрытый инструмент империалистических англо-французских вожделений… Лига наций – опасный инструмент, направленный своим острием против страны диктатуры пролетариата»[42].
29 ноября Н.Н. Крестинский, в отсутствие М.М. Литвинова, который готовил в Вашингтоне установление дипломатических отношений с США, руководивший Наркоминделом, сообщил Довгалевскому: «Вопрос о Лиге наций считаем дискутабельным и согласны обсудить. Но при этом у нас будут существенные оговорки, которые изложим при конкретных переговорах, если таковые будут иметь место. Вопрос о взаимопомощи также считаем дискутабельным и не прочь выслушать конкретные предложения. Можете на основании директив (решения ПБ – Ю.Ж.) начать беседу с Бонкуром»[43].
К переговорам приступили уже 5 декабря. Бонкур, естественно, прежде всего спросил Довгалевского, не может ли тот «сказать что-либо нового по поводу Лиги наций», и услышал невнятный – оговоренный в Москве – ответ: «Жду… конкретных предложений». Но все же Бонкур постарался объяснить свой настойчивый интерес к теме. Вступление Советского Союза в Лигу наций,
Документы… Т. XVI С. 682–684.
Там же. С. 684–685.
Малая советская энциклопедия. Т. 4. М., 1929. Колонка 631–632.v
Документы… Т. XVI. С. 695.
