Королева! – Но ее мать только тяжело вздохнула.
– Вышивальщица, говоришь? Ты хотя бы нитку в иголку-то вдеть сможешь? Тебя выставят за порог после первого же стежка! Попомни мои слова, девочка.
– Меня будут ждать! На бирже труда не предложат другую работу, если я завтра не появлюсь в мастерской. Пожалуйста, мама! Иначе у меня будут неприятности.
– Поступай как знаешь. Но только туда и обратно, слышишь? Не вздумай шататься по Лондону, когда дома столько дел.
Энн уехала на рассвете – билет на ранний поезд стоил на шесть пенсов дешевле – и сидела на скамейке в парке Беркли, пока часы на Биг-Бене не пробили четверть девятого. Тогда она прошла по тихому переулку Мейфэра, остановилась перед нужной дверью и дрожащей рукой дернула за шнурок колокольчика.
Ей открыла девочка, на вид не старше Энн.
– Доброе утро.
– Доброе утро. Я по поводу работы. Ученица вышивальщицы.
Девочка с улыбкой кивнула и сказала, что Энн пришла по адресу, а затем повела ее наверх, чтобы встретиться с начальницей вышивальных мастерских.
Мисс Дьюли оглядела Энн с ног до головы и спросила, есть ли у нее опыт вышивания, на что та робко и честно ответила – нет. Мисс Дьюли такой ответ почему-то понравился, она удовлетворенно кивнула и сообщила Энн, что возьмет ее на работу, что платить ей будут семь шиллингов и шесть пенсов в неделю, а приступить нужно в следующий понедельник.
– Семь и шесть? – Ее мать усмехнулась, хотя столько не зарабатывала ни одна из школьных подруг Энн, устроившихся помощницами в магазины или стенографистками. – Весь заработок уйдет на дорогу.
В следующий понедельник Энн начала работать у Хартнелла и первые несколько месяцев жила как в тумане. Позже она поняла: мисс Дьюли выбрала ее именно потому, что Энн ничего не знала о вышивке, а значит, ее не пришлось переучивать. У Хартнелла всякую работу было принято делать на совесть, приемлемым качеством считалось только совершенство, и никак иначе.
От бдительного ока мисс Дьюли не мог укрыться ни один изъян: если одна-единственная бусинка была пришита не той стороной, если на вышивке гладью топорщился один стежок, или даже если одна блестка оказывалась тусклее соседок – мисс Дьюли все замечала. А заметив, она приподнимала левую бровь, и на губах появлялась знакомая заговорщицкая улыбка. Мисс Дьюли словно давала понять: я тоже когда-то начинала подмастерьем и совершала такие же ошибки.
Впрочем, складывалось впечатление, что она всегда была такой, как сейчас, женщиной, чья миниатюрная фигура словно возвышалась над работницами вышивальных мастерских. В ее голосе едва уловимо чувствовался слабый отзвук западного говора, а ярко-голубые глаза подмечали любую мелочь. Мисс Дьюли всегда держалась уверенно и с достоинством, что Энн находила успокаивающим.
– Сосредоточьтесь на работе, что у вас перед глазами, и остальное уладится само собой, – любила повторять мисс Дьюли. – Оставляйте
