ее заблестели.
Гексаграмма 38. «Эта гексаграмма означает, что данный период вашей жизни лишен гармонии. Вам кажется, что все вокруг придираются к вам, настроенны злонамеренно. Даже самые незначительные мелочи выводят вас из себя. Успокойтесь, не нервничайте, положение скоро исправится. Сподвижников вам сейчас найти трудно. Некая женщина действует вам на нервы. Следите за своими словами, и не принимайтесь ни за что новое. В поле ваших интересов в данный момент находится целый ряд вещей, совершенно не соответствующих вашим истинным желаниям.»
Ольга, прикрывшись пестрым покрывалом, сидела в кровати. Бени стоял к ней спиной и застегивая брюки. Если бы он не был ее начальником, он был бы прекрасными любовником. А так между ними постоянно стояли ее подневольность и его неограниченная власть над этим домом, вместе с ней и со всеми его стариками, старухами, запахом старческих слез, отблеском серебряных паутин, быших когда-то старушачьими волосами, забытыми их бывшими владелицами в пропитанных вздохами затхлых углах. Она вздохнула, поправила бретельки маечки, которую впопыхах забыли снять, и стала ждать окончания свидания, которое, как и все остальные не отличалось разнообразием.
– Я пошел. Уже поздно, – сказал Бени, – Ты завтра работаешь?
– Вечером, с Рукией, – ответила она, старательно складывая слова чужого языка.
– Ну, и хорошо. Увидимся. Бай, – и он растворился в ночи.
«Будто бы и не было его. Козел, – злость вдруг ударила в голову, – К Рукие даже не пытаешься подступиться, дерьмо. Боишься. Только попробуй – сразу – чик – все твое хозяйство под корень. Хорошо, если живым оставят. Арабы, они могут постоять за своих женщин. Да и за себя тоже. Это только наши мужики сопли жуют, пока их баб всякие придурки трахают»
Рукия была санитаркой в пропахшем старостью гареме, где безраздельно царствовал его хозяин, Бени, сорокапятилетний смуглый мужчина. Только над ней он был невластен.
Весь дом существовал, по большому счету, благодаря ей: двор с зеленой, стриженной травой, вымощенные разноцветным камнем чистые дорожки, кухня, в которой сукразитные шарики – по распоряжению хозяина – шли на пересчет, а в огромных холодильниках гнили красные перцы, зеленые кабачки и желтые яблоки. Ее заботами в чистоте содержались семь комнат старческой безысходности Бениного дома престарелых. «Пансиона», как он называл свою богадельню, которая родственникам доживающих здесь стариков обходилась в кругленькую сумму.
Все здесь тщательно обихаживалось ею – полноватой тридцатилетней арабкой с открытым лицом и покладистым характером. Наверное, Бени не обошел бы своим вниманием и ее – ее круглое лицо было миловидно, большие черные глаза смотрели застенчиво, а крупные губы всегда улыбались навстречу собеседнику. Скорее всего, в один из вечеров хозяин, ощутив очередной нестерпимый зуд похоти, увел бы и ее в маленькую комнатку, едва вмещающую белый металлический шкаф и
