ен. Цветы наклоняли свои пышные соцветья, земляника сама осыпалась под ногами. Красными пятнами плыли раздавленные сочные ягоды. Милена запнулась о корень колючего куста, рухнула на землю, покатилась вниз кувырком. Такое маленькое тело у неё, хрупкое, почти одни кости и белая молочная кожа.
– Милена!
Внизу была река, она как раз здесь поворачивала, огибая склон горы, внизу был луг весь в цветах, в медуницах. Милена беспомощно хваталась за траву ладонями, цеплялась. И вдруг – прямым попаданием в куст шиповника, что круглый мяч. Футбольный. Нет, скорее волейбольный. Наша Милена громко плачет…
Да Милена выла громко. Платье было изорвано, руки в крови. Лоб рассечён. Она села на траву. Мне было жалко на неё смотреть. Ужасное зрелище.
– Ну как, как мне идти домой? Тётка накажет за порванное платье…
– Скажи ей, что мы – птицы!
Действительно, птицам платья не нужны. Они мешают летать своими кружевами, воланами, оборками, подолами, юбками в стиле солнце-клёш. В моей сумке всегда был небольшой запас на всякий случай, как говорит моя бабушка Нюра. На сей раз, там были нитки с иголками, кошелёк с деньгами, оставшимися от стипендии, флакон дешёвеньких духов от «Дзинтарс», вот ими-то я смочила салфетку, чтобы обработать раны.
И как её – мою подругу Милену угораздило вдруг споткнуться? Она была всегда аккуратной, хотя обе мы были ещё такие наивные, обе студентки первого курса техникума, обучались на факультете электроаппаратостроение. Сокращённо в НАМТе на ЭАСе. Странный выбор для девушек, скажете вы, и я подтвержу – да, несуразный, неверный. Мы должны были обе учиться на вязание, вышивание, плетение кружева. А ещё на каких-нибудь курсах обучения письму потому, что обе любили литературу. Милена училась прилежнее, её тётка Ефросиния Евграфовна Ерёмина, мы её звали тётя Трие, была строга, не разрешала Милене подолгу гулять, и твердила, что девочки должны всё время читать, тренировать мозги, чтобы иные мысли не заползали в голову. Но мысли – не муравьи, поэтому чаще всего уползали из наших ветреных голов.
Кровь была повсюду – на ладонях Милены, на ногах, на лице. Кровь сама собой смешивалась со слезами, они текли так обильно, но даже салфетки не успевали впитывать эту розовую фиалковую смесь обиды, ссадин, синяков.
Мы спустились к реке. Речка Старка – мелкая, аж дно видно с голубыми рыбёшками. Милена скинула разорванное платье, сняла бельишко – белые ситцевые трусы, чёрный лифчик более похожий на подвязку, нежели на красивое женское бельё. Вода была ещё холодной, но выхода у Милены не было, надо было как-то смыть следы неудачного падения, кувыркания, скатывая вниз с горы. И такого же ужасного приземления – в колючий кустарник, осыпанный первыми розовыми цветами. Я окунула платье Милены в воду и начала усиленно отстирывать коричневые пятна уже слегка запёкшейся крови, затем разложила лоскуты на камнях, пригретых солнцем. Достала швейные принадлежности и начала зашивать ситцевую материю по шву.
Милена вышла на берег, отжала пряди волос, спустившиеся на лицо, она вся дрожала, я дала ей свою вязаную кофту:
– Грейся, подруга!
На ладони у Милены была большая ссадина, она не унималась, кровоточила. Тогда я взяла и нарочно проколола иглой свой указательный палец, было больно, но я сдержалась, чтобы не ойкнуть. Небольшая капля крови появилась на уколотом пальце.
– Ты чего? – опешила Милена, кутаясь в мою кофту. Она перестала дрожать. Вообще, бабушка эту кофту вязала «с учётом севера» из козьей шерсти, из пуха, из овечьих очёсов. Кофта была тёплой и одновременно лёгкой и мягкой.
Я, ни слова не говоря, прижала свой уколотый палец с каплей крови к ссадине Милены. Наши алые лейкоцитные и эритроцитные капли слились вместе. Получилась смесь. Родственная.
– Теперь мы навеки вместе. Теперь мы – сёстры по крови. И мы обе – птицы…
Я тогда ещё не знала, что судьба нас разведёт по разные стороны баррикад. Мы не просто станем врагами: Милена станет меня топить в болоте слов, её слов. В её болоте. И что я не удержусь и отвечу тем же.
Но сейчас на небе солнце. На ветках черёмух сушится Миленино платье, выстиранное и зашитое мной. Шов получился ровный, мы в него продели кулису, присборили, оторочили лентой и пришили бусины. Получилось не просто заштопанное платье, а нарядное, как на подиум. Всё-таки надо было нас не в НАМТ отдать, а на курсы кройки и шитья.
***
Нищенка ты моя, нищенка, можно ли быть нищей? Рыжий крысёнок, мышенька ты изо всех мышей. Накось сухарик маковый, корочку да леденец. Как же я долго плакала, ты мне – мой суд Гааговый. Ты – безъязыкий певец… Я ли в тебя распадаюсь космосом? Жгучим жгутом? Иль аномальным Солярисом. Зоной провальною. Ртом разве скажу? Жизнью? Смертью? Небом – к твоим ногам. Но возопишь мне ты – жертвуй! Всё, что имеешь. Мольбертом, краской скровавь! Или плетью жил. Ты не веришь слезам. Ты всей Москвою не веришь. Рвёшь из меня
