до крайности готово ко многому. Даже к такому. Иначе как, по мнению Илона Маска, бороться с перенаселением? Ибо земля отягощена количеством городов, численностью людей, ресурсы её на грани, солнце вот-вот погаснет, недра обнажены, выкачены, реки выпиты, еда поглощена.
Осталось обескровить великую и могучую культуру русскую. Литературу извратить, опоганить да и могилу её выкопать.
Вот он – фейк!
Есть целые книги-фейки. Фейки фейков.
Что может остаться после нас – живых, умных, начитанных – что и кто?
Про литературные фейки мы разобрались.
А вот про это «кто» – то есть детей наших напичканных фейками. Ибо что может сказать ребенок, посетивший выставку расчленёнки, просмотревший комиксы на стихи Анны Ахматовой? Боюсь представить…
Можно, вообще, легко поменять чёрное на белое. Красное на голубое.
И вот он чёрный-черный снег – хлопьями валит прямо из разверстого космоса.
Снег-фейк.
***
Платье высохло окончательно. Оно уже было наполовину сухим или наоборот наполовину влажным пока я его подшивала. Солнце и ветер вытянули последние капли влаги.
Милена! Нам вообще не надо было встречаться никогда. Не пересекаться. Не видеться. Не бежать вниз с горы. Не кричать: «Мы птицы!»
Лучше возьми камень, как это сделал Каин. Да, возьми, возьми! Потяжелее, пообъёмнее. Вот смотри: я просто присела на крае склона, свесив ноги. А там снизу – такая прекрасная, такая наивная, такая открытая наша Старка. Я тебе рассказала о первой моей любви. О первом поцелуе. А ты взяла и разболтала всей деревне, так просто, словно язык твой не принадлежит тебе. Я долго тогда сидела вот так, свесив ноги, думая, кинуться вниз. Я схватилась за ствол берёзы, свесившейся над краем обрыва, и закричала: «За что? Зачем? Милена…я же тебе так доверяла. Моя частица, моя…» Я хотела крикнуть: «подруга», но подумала, что так друзья не поступают. Так поступает лишь Каин. Я держала берёзу за ствол, шершавые ветки обдирали мне кожу на ладонях. И тогда я подумала: ну, ладно я, а вот это чахлое деревце за что? И я решила: пусть растёт, затем сделал шаг назад. Я тебя простила тогда, Милена, подумала, что по не опытности, по глупости. Ты всегда была, как говорили врачи, слабо социальна. Затем получив диплом об окончании учёбы, ты долго никуда не могла устроиться на работу, лишь диплом о музыкальных курсах, помог тебе ненадолго попасть в театральную студию, но в коллективе ты не прижилась. Разболтала чьи-то секреты. Чьи-то частные, личные, для тебя ничего не значащие тайны, а женщины это не прощают. И тебя попёрли из консерватории на улицу. Никто не знал, что ты можешь разболтать то, что обычно люди не рассказывают.
Я знала: что у тебя худой язык, или, как говорила моя бабушка Нюра, не язык, а сито, всё рассказано-разлито, поди собирай, что пролилось через край.
Но я не думала, что ты меня не пощадишь, что ты разболтаешь моё, самое сокровенное. И вот всё
