рыжей, что придумала несколько четверостиший, очень едких и метких, которые как-то сумели поставить детей на место, и они перестали ее обзывать. А потом она влюбилась – сильно и безнадежно – в учителя истории. И начала писать любовные стихи, знаете, какие-то совсем взрослые, удивительные. И вообще Любочка быстро развивалась – и физически, и умственно. Много читала, увлекалась историей, я возила ее несколько раз в Петербург, рассказывала ей о Петре Первом и Екатерине. Она была открыта для знаний, впечатлений. Между тем ее страдания перешли в совсем уж болезненное чувство: она решила, что не может больше ждать, пока он, учитель – как сейчас помню, его звали Алексей Николаевич, – обратит на нее внимание, и начала действовать сама. Принялась писать ему письма, записки – и все в стихах, знаете ли! А этот учитель истории на самом деле был очень приятным мужчиной. Я видела его, правда, мельком. Высокий, интеллигентный такой, в костюме и галстуке, взгляд пронзительный, сильный. Думаю, не одна Люба сходила по нему с ума. Уж слишком он был мужчиной, что ли, по сравнению с Любиными одноклассниками.
– И чем же закончился этот платонический роман?
– В том-то и дело, что он был платоническим, а потому для этого человека скучноватым. Люба как-то призналась мне, что и сама не готова перейти эту грань. Что ей кажется: если она допустит его до себя, то что-то в их отношениях сломается. И тем не менее они продолжали встречаться.
– Да уж, в самом деле! И что было потом?
– Они встречались даже после того, как Люба окончила школу и поступила в университет, на филфак. А потом он заболел, у него было воспаление легких, и умер. Думаю, если бы он остался в живых, они поженились бы. Уверена, это была первая и единственная любовь Любы.
– Представляю, как она переживала.
– Я так жалела ее… Не знала, что сделать, какие найти слова, чтобы ее утешить. Когда она немного пришла в себя, мы поехали в Крым, к моей сестре, и там, на море, она окончательно оправилась. Мы сводили ее к одной женщине, волшебнице, которая, с одной стороны, помогла ей поправиться и обрести смысл в жизни, если говорить высокопарно. А с другой – внушила ей мысль, что ее предназначение – поэзия, та самая высокая материя, которая, как я думаю, и погубила мою дочь.
Лиза слушала ее и не знала, как реагировать на эти слова. Можно было, конечно, сделать вид, что она не поняла смысла ее последней фразы. На самом деле Лора, скорее всего, имела в виду тот образ жизни, который вела ее дочь в последнее время. Сочинение стихов, общение с такими же, как и она, белыми воронами, стремление как-то возвыситься над реальной жизнью и теми проблемами, которые досаждают простым смертным, желание раствориться в алкоголе и страстях, забыть о существовании родной матери, потребность отвергать все то, что составляет жизнь окружающих ее людей – семью, заботу о ближних, – вот что, по словам матери, погубило ее…
Да, Люба заботилась о своих друзьях, поила-кормила их на деньги, вырученные от продажи своих стихов, и на средства, что давала ей мать, предоставляла им кров, улыбалась
