а со своей дружиной.
Расторопный отрок уже подвел воеводе коня, соединил руки «подножкой». Вообще-то Духарев был еще вполне способен самостоятельно забросить свои сто с лишком килограммов плоти и экипировки на конскую спину, но в такую жару попусту напрягаться не хотелось, и он помощью не пренебрег: оттолкнулся сафьяновым сапожком от мозолистых ладоней отрока, мягко опустился в вытертое до блеска маленькое степное седло, небрежно подхватил поводья, но послал коня не уздой – шенкелями.
Княжья стража расступилась, пропуская воеводу… И его тут же окружили собственные гридни.
– Серегей, погоди!
Духарев оглянулся и увидел Устаха.
– Поснедаем вместе? – спросил полоцкий воевода.
– Нет возражений, – согласился Духарев. – Только из моего котла.
– Почему же – из твоего? – запротестовал Устах. – Вчера – из твоего, позавчера – тоже…
– Друг мой, у тебя кто нынче куховарит?
– А я почем знаю? – пожал плечами полоцкий варяг. – Кто-то из отроков. Чей черед, тот и куховарит.
– Вот именно. А у меня куховарит не гридень, а повар. Потому что баранина – это тебе не свинья лесная. Баранину приготовить – уметь надо.
– Совсем ты, Серегей, оромеился, – фыркнул Устах. – Прям как Калокир стал. Нам, варягам, – всё снедь, что мясо.
– Поехали, поехали! – засмеялся Духарев. – От хорошей стряпни еще ни один варяг ромеем не стал.
Лагерь русского войска растянулся вдоль дунайского берега едва ли не на поприще. Хотя собственно руссов – варягов, полян-деревлян, нурманов и прочих, присягнувших лично великому князю Святославу или его воеводам, – было не более двадцати тысяч. Еще тысяч десять составляли дружины союзных и подвластных Киеву владык: князь-воеводы Свенельда, князей полоцкого, черниговского и иных, помельче. Еще столько же – из охотников: примученных недавно лесовиков-вятичей, вольнолюбивых новгородцев, тмутороканцев, ясов, касогов, славянских ополченцев, хотя и знавших, с какой стороны браться за копье или как натягивать боевой лук, но вряд ли способных выдержать удар тяжелой конницы или выжить в кровавой степной «карусели».
А вот для двадцати тысяч печенегов – организованных, предводительствуемых большими ханами Гюйче и Кошту, и «приблудных», из мелких ватажек, слетевшихся на запах крови и золота, – степная война была источником хлеба насущного. Еще были восемь тысяч союзных угров дьюлы Такшоня, приведенных его сыном Тотошем… Внушительное войско, ничего не скажешь. Глянешь с седла – конца-края не видно.
Однако по-настоящему опереться великий князь киевский мог едва ли на половину сошедшегося под его знамя воинства. А за копчеными-печенегами и вовсе нужен глаз да глаз…
Солнце уже покатилось к закату, когда к Духареву прискакал гонец от великого князя: снимаемся.
Полторы сотни варягов, дружно ухая, спихнули «Морского коня», духаревский морской драккар «шведской сборки», во взмученную
