газонокосилку, – и сердце кровью обливается.
– Мы здесь на отдыхе, – пролепетала Маша.
– Ты, милая, отдыхай, – сжалилась бабуся и тут же строго добавила: – но помни – у нас в деревне всё как на ладони. Вы на этом берегу оврага отдыхаете, а мы на том наблюдаем.
Она сорвала сухой колосок, поковыряла в зубах и, прикусив его передними зубами, сообщила:
– Наш профиль – сглаз да порча.
Иван нервно рассмеялся:
– Да что вы, ей богу! Двадцать первый век на дворе!
Бабуся сплюнула колосок и миролюбиво сказала:
– Вам повезло, что мой дом супротив вашего. Со мной договориться можно.
Хозяева обменялись удивлёнными взглядами.
– Генетику бабка моя подпортила, – пояснила бабуся, – в гражданскую с красным командиром связалась, да мать в тридцатые добавила – в комсомол вступила. Не подумали они о будущем поколении, вот и маюсь со своей добротой.
Бабуся вдруг встрепенулась, глаза её вспыхнули, в голосе зазвучала угроза:
– Но если разозлить меня, так откуда только берётся сила колдовская, – она зыркнула на Ивана, – дореволюционная.
– Что это мы – разговоры, да расспросы, – испуганно засуетилась Маша. – Давайте всё-таки выпьем кофейку!
– Давай, милая! За кофием разговор лучше складывается, – мгновенно успокоившись, одобрила бабуся. – Ты, Вань, неси кофемашину-то. И молочка прихвати!
– В нашем деле главное меру соблюдать, – продолжила разговор бабуся, смачно похлёбывая кофе. – У нас на том краю живёт одна. Злющая! Ей что ни делай – бесполезно. А со мной договориться можно.
– Сколько? – спросил Иван всё ещё раздражённо, но уже по-деловому.
– Что сколько? – притворно удивилась бабуся.
– Рублей, конечно!
– Что ты! Какие рубли! – замахала бабуся руками.
– Доллары? Евро? Может, юани? – не сдержался Иван.
– Вы московские привыкли всё в деньгах мерить, – проворчала бабуся.
– Деньги – это всеобщий эквивалент! – хлопнул ладонью по столу Иван.
Бабуся вздрогнула и, не мигая, уставилась на него:
– Окромя денег и нет ничего стоящего?
– Например? – ответил Иван вопросом на вопрос.
Бабуся многозначительно помолчала и, хитро щурясь, прошептала:
– А молодость? А красота?
– В каком смысле? – насторожился Иван.
– В таком: Маня мне молодость и красоту отдаст, а я вам отдых без порчи и посторонних глаз обеспечу.
Маша нервно поперхнулась.
– Какая молодость? Какая красота? – заметался по терраске Иван. – Ей сорок, у неё седина, и она никогда не была красавицей!
Маша уткнулась лицом в парео и горько заплакала. Бабуся, снимая очки, ласково проурчала:
– Ты, Вань, спасибо скажи, что я вдовая, а то…
– А то что? – с вызовом спросил Иван.
– Твою
