«О вещая душа моя…» (1855) Ф. И. Тютчева, а потому называет истинный, просторный поэтический круг, «город друзей» – поэтов:
О вещая душа моя!
О, сердце, полное тревоги,
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия!..
Цветаева начинает осознавать, насколько близкий поэт входит в ее жизнь, сколь сильной может оказаться любовь к нему, но боится своих чувств:
Думалось: будут легки
Дни – и бестрепетна смежность
Рук. – Взмахом руки,
Друг, остановимте нежность.
Выразительный черновой вариант 3—4 стихов:
Рук. – Дуновеньем души
Друг, остановимт <е> нежн <ость>
Сначала ей казалось, что Пастернак не «любовь», а «дружба», что ее чувство к нему – чувство поэта к поэту; но вот она отмечает, что не могла бы встретиться с ним в бесстрастном рукопожатии, и пытается призвать, пока не поздно, пока он не стал любовью, которую она будет на рассвете проверять формулой стиха, остановиться:
Не – поздно еще!
В рас – светные щели
(Не поздно!) – еще
Нам птицы не пели.
В четверостишии – автореминисценция стихотворения «Ночные шепота: шелка…», связанного с Геликоном. Тогда стихи отрезвляли ее страсть, возвращали к сознанию одиночества. Вспоминая недавнюю любовь, Цветаева боится, что та же участь постигнет и этот, еще не начавшийся роман:
Будь на – стороже!
Последняя ставка!
Нет, поздно уже
Друг, если до завтра!
Пастернак – «последняя ставка» на лучшую себя, которая может осуществиться в любви к нему. И она признается, что уже поздно быть настороже, нежность не остановима, нельзя «откладывать смерть» земных страстей:
Мертвые – хоть – спят!
Только моим сна нет —
Снам! – Взмахом лопат
Друг – остановимте память!
Комментируя в примечании к стихотворению интонацию этих стихов, Цветаева написала: «Ударяется и отрывается первый слог. Помечено не везде». Для нее графика была символом того самого взмаха руки, останавливающего сердце, роняющего страсть на дно души.
9 июля 1922 года записано еще одно стихотворение, развивающее тему предшествующего:
Руки – и в круг
Перепродаж и переуступок!
Только бы губ,
Только бы рук мне не перепутать!
Этих вот всех
Суетностей, от которых сна нет.
Руки воздев
Друг, заклинаю свою же память!
В черновике стихотворение начиналось образом Фомы Неверующего, а лирический герой отождествлялся с Христом:
Дело не в том:
Нынче меня, а потом другую!
Легким перстом
Новую рану твою ревную.
