наезды. Правда, и с ней это никуда не уходит, но что характерно – в пользу. Если приключение, то как у Стивенсона остров тех самых сокровищ, которых много; если столкновения, то без трагических последствий и с благоприятным исходом; если наезды – то мимо, пусть рядом, но не на нас. Ведь, хорошо?
***
КОРОЛЕВСКАЯ ЩЕДРОСТЬ
У барона Густава Шилсудского была давняя неприязнь к Герцогу. Однажды на именинах Короля-Отца во Дворце пьяный Герцог посмеялся над якобы индюшиной гордыней Барона в присутствии дам, на что тот только хмуро промолчал, но не из-за трусости, как это показалось Герцогу, а чисто ввиду нежелания вообще связываться с пьяным дураком. Тем более, что женщины о Герцоге Суллузском отзывались не очень-то лестно. Ну а что? Он их не видел в упор. Их для него как бы не существовало вовсе. Женщинам нужно-то немного. Ну, вот уронила она платочек. Пусть даже специально. Что, трудно нагнуться и подать ей его? Спина переломится? Или накрутила она сегодня причёску. Для себя что ли? Ей её не видно. Почему не заметить? Прическа, может быть, есть часть всемирного искусства, а тем более она так недолговечна, что нужно просто ловить момент. Нет, Герцог не только причёсок, он даже лиц не замечал. Он вообще, кроме себя, никого не лицезрел. Барон Шилсудский в свете действительно слыл гордецом, но мимо его взгляда не промелькнёт ни одна дама. Он их просто боготворил, правда за исключением верной ему по крышку гроба, но, увы, увядшей, как неполитый цветок, Баронессы).
Когда Его Величество Езеф Неопольский, утолив голод и жажду, заговорил с Бароном о политике, то почему-то, разговор волей-неволей сам сошел к персоне Герцога Суллузского. Король дал понять, что после раскрытия заговора он не собирается терпеть впадших в независимость вассалов, а любые попытки навязывание ему неинтересных для Государства установок, станут отныне пресекаться законодательными мерами. В случае неподчинения закону, на защиту Монархии выступают все имеющиеся в наличин вооружённые силы. Ну, а ежели кто-то не поддержит Короля, значит, его также ждёт суровая расплата,
Барон и не собирался прекословить Королю. Во-первых, сил у него на это существовало немного, хотя его плодородные земли давали неплохой урожай. Во-вторых, поняв с полунамёка, что Герцог Езефу не угоден (а слухи об этом любовном треугольнике доползли уже и до Шилсудского Замка), Барон реших отомстить своему насмешнику, а это как раз был удобный момент, тем более, что у Короля мощи имелось предостаточно. После казни Баронессы Марии Рижской и её сторонников, все, ну, может быть только кроме Герцога, поняли это быстро. В-третьих, как ярый сторонник абсолютизма, Барон Шилсудский верил, что новый Король наведёт наконец-то в государстве порядок. Некоторые, такие, как Герцог, просто расфордыбачились, никого не признавая. Ну, и основное, на что возлагалась баронская Надежда, так это на то, что его династии вернутся наконец-то восемьсот акров южной земли, принадлежащей Баронству испокон веков, но завоёванной когда-то злодеем Людвигом Безжалостным.
Его Величество поблагодарил
