ее черные уши.
– Как думаешь, будет шторм? – спросил Воун. – Если да, то надо достать весь улов.
– Кто знает…
– Никто, – ответил Воун, продубленный морскими ветрами и солью. Такими и представляла себе ловцов омаров Энни, даже молодых вроде Воуна. А еще он оказался болтлив и говорил с новоанглийским акцентом, который он старательно вытравливал. – Кстати, откуда ты знаешь Лидию?
Он весь день донимал Энни вопросами, которые ей удавалось игнорировать.
– Не то чтобы я ее знаю. А ты – откуда?
– Когда живешь на острове вроде нашего, знаешь всех. Кроме чужаков. С Лидией мы росли вместе. В старших классах по будням катались на пароме на материк, в школу. Даже в колледже вместе учились. Теперь вот снова оказались вместе на острове, и уж не знаю, к худу ли, к добру ли. Не получается у нас никак разойтись. Ты, кстати, должна знать ее мужа Трея.
– С чего бы это? – ответила Энни, запоздало сообразив, что звучит так, будто ей есть что прятать.
– Почему нет? – помолчав, спросил Воун. – Тут же все друг друга знают. А ты откуда будешь?
– Из Собачьей бухты, с Малого Финистерре. Там еще старый викторианский дом стоит.
– Эта развалина у маяка? Почти все, кто там живет, воняют хуже, чем пятидневные рыбьи потроха. Хорошо, что от тебя так не пахнет. Ты что, решила вне системы пожить какое-то время?
Почти каждый, кто жил в том доме, был вне системы. Ни телефонов, ни интернета. Вообще ничего.
– Здесь только мы двое, – сказал Воун, видя, что Энни не спешит отвечать. Одновременно он продолжал вести судно по неспокойной воде. – Может, хоть попробуем? Ну, знаешь, я задаю вопрос, а ты отвечаешь? Спроси меня о том же, и я отвечу, что родом отсюда, что уезжал на несколько лет в Портленд, но теперь вернулся, потому что два месяца назад бывшая выставила меня из дома. Тут ты спросишь: как так, такой симпатичный мужчина и одинок? А я отвечу: да вовсе я не симпатичный, но ты такая: еще какой симпатичный, даже очень, правда-правда… В таком вот духе.
Сказать по правде, Воун был вовсе не дурен собой. На вид лет тридцать, может, тридцать пять. Точно немного моложе Энни. В волосах – преждевременная седина, глаза – голубые, пристально смотрят из-под капюшона дождевика. Самой Энни было тридцать семь. Старовата она для Воуна, но все ведь зависит от обстоятельств, не так ли? В кровати одному становится холодно и одиноко. Давно ли Воун развелся? Давно ли делил постель с женщиной? Все же придется Энни ему подыграть. Она приготовилась запоминать собственные ответы, чтобы не забыть потом свою версию правды.
– Да, я вне системы, – сказала она. – Временно.
– Странно, что в этом доме еще кто-то живет, – сказал Воун. – Обычно, как летом туристы разъедутся, так и в доме пустеет.
Когда Энни заехала в особняк, в июне этого лета, все комнаты, кроме одной, были заняты. После Дня труда постояльцы начали съезжать, и наконец она осталась одна. Правда,
