кто-то видел, как Рори под шумок убегал, уводя за руку Оливера.
– Не было такого, – ответил Рори первый раз, как услышал сплетни, но, отрицая их, он лишь убеждал всех в обратном.
– Это не твое дело, Гас, – произнес он смотрителю. – Больше не вздумай убирать мост.
Вернувшись на дорогу, Рори крутил лебедку до тех пор, пока зеленый мост с металлическим лязгом не встал на место. Мост, по которому едва мог проехать джип, соединял два отвесных утеса, у основания которых шумел быстроводный канал. Проезжая на другой берег, Рори едва удержался, чтобы не показать Гасу средний палец.
Малый Эф, занимавший площадь вдвое меньше Большого, примерно одну квадратную милю, представлял собой почти идеальный круг поросшего лесом гранита, на котором не было ничего, кроме тропинок, коттеджей и пляжей. «Городок» сюда еще не дотянулся. Местный порядок не допускал на Малый Эф машины, кроме разве что редкого обслуживающего транспорта, поэтому единственная небольшая дорога на этом клочке земли не знала колес крупнее, чем от тачки. Рори старался вести осторожнее, петляя между деревьями и береговой линией. Гости по большей части, особенно те, кто наведывался на остров в конце сезона, знали, как тут заведено, и Рори махал рукой, проезжая мимо весело бредущих своим ходом к парому людей.
Где-то на полпути, с подветренной стороны острова деревья расступились, открыв вид на берег, покрытый водорослями и приливными лужами. Примерно в четверти мили от дороги на каменном кругу стоял красно-белый маяк: отлив обнажил песчаный перешеек, соединяющий его с берегом, но скоро море снова поглотит его. Маяк построили на рубеже восемнадцатого века, и он тут же стал излюбленной натурой пейзажистов, мелькая на сотнях, если не тысячах полотен, от шедевров до откровенно любительской мазни. Как и почти все маяки, этот вот уже несколько десятков лет назад автоматизировали, и с тех пор сама башня, как и пристройка смотрителя, пустовала.
Сегодня, несмотря на бурю, за мольбертами стояли по меньшей мере шесть художников – они стремились запечатлеть темнеющее небо и кипящее море. Рори покинул салон и какое-то время понаблюдал за ними. Потом взял с приборной панели микрофон громкоговорителя и прогудел в него, мол, паром отходит ровно через двадцать пять минут.
– До бури другого не будет, – добавил он, глядя, как художники хватают вещи и разбегаются.
Некоторых жизнь ничему не учит. Каждый день повторяется одно и то же, даже если не надвигается буря. Паром приходит, паром уходит. Кто-то успевает, кто-то нет. А Рори, что бы ни произошло, приходится разбираться. Какое-то время он смотрел на море, пытаясь прогнать мысли о Лидии. В детстве они жили по соседству, гуляли по лесу и каменистым берегам, восемь лет ходили в однокомнатную школу с другими детишками на острове. Потом каждый будний день стали мотаться на пароме на материк, посещая занятия в старших классах, где их называли «островитянами». Они были для всех изгоями, странными людьми, почти выродками.
Неразлучными.
Сколько
