нам открыла сама Раиса Федоровна – седая, маленькая, но еще очень подвижная старушка. Она была уже предупреждена Толиком о нашем приезде. Раиса Федоровна сразу, у порога, обняла и расцеловала меня и тут же проводила в спальню, где на высокой кровати, головой к двери и ногами к окну, лежал в белой нательной рубахе (какие еще в советские времена выдавали солдатам, и я сам когда-то такую носил) Вениамин Иванович.
– Веничка, смотри, вот и Сережа приехал! – радостно сообщила Раиса Федоровна своему мужу. – А мы тебя ждем с самого утра…
Нет, конечно же они ждали (ждали много лет) своего любимого сына, а я был в данной ситуации, после вчерашних событий, лишь утешительным призом.
– Наконец-то мы тебя увидели, а то все в газетах читаем да по телевизору… – продолжала говорить Раиса Федоровна. На ней было надето синее легкое летнее платье с белыми крупными цветами, наверное самое лучшее в ее гардеробе.
Она усадила меня на стул, стоявший рядом с кроватью. И я теперь смог рассмотреть Вениамина Ивановича. Это был чрезвычайно худой, с практически лысым черепом старик, у которого только в области висков оставались еще редкие пучки седых волос. Он взял своими тонкими руками мою ладонь и принялся гладить ее, словно слепой. Я неотрывно следил за его руками с длинными пальцами, которые, казалось, были такими же прозрачными, как и он сам, – с кожей цвета слоновой кости.
– Тебе было трудно, – сказал он тихим голосом. – Я знаю, я это знаю…
Я молчал.
– Нормально доехали? – спросил он чуть погодя.
– Нормально… Эдуард очень переживает, что так получилось. Он хотел вас увидеть. Может, все-таки отвезти вас?
– Да куда ему! – ответила за мужа Раиса Федоровна. – Он уже еле встает. Я его на себе в туалет таскаю.
– Нет, я не смогу, – согласился с ней Вениамин Иванович. – Вы поезжайте с Раей, а она мне потом расскажет…
Мы побыли все вместе еще некоторое время. Вениамин Иванович спросил меня о самочувствии сына и о том, как он сейчас выглядит:
– Снова с усами и с бородой?
– Нет, еще без усов… Похож на вас.
Вениамин Иванович впервые за все время улыбнулся. Ему было приятно.
В моих словах не было ни лести, ни лжи: Лимонов и впрямь лицом похож на своего отца, но всем остальным, в том числе и характером, он явно в мать.
Осматривая комнату, где кроме старого, как и все здесь, платяного шкафа больше ничего и не было, да и не могло поместиться, я заметил лежащую на шкафу гитару.
Раиса Федоровна перехватила мой взгляд и пояснила, кивнув на мужа:
– Это он раньше играл. И пел.
– Что? – откликнулся Вениамин Иванович.
– Ничего. Это я Сереже про твою гитару рассказываю… А вот Эдик не играл. Но петь тоже любит.
– Да, – подтвердил Вениамин Иванович.
Я сразу вспомнил кадры энтэвэшного репортажа из колонии, где
