снова заворачивает клинок в грязную, покрытую пятнами крови тряпицу. Слова эти он произнес с необычайным благоговением, и не верится, что исходят они из уст пятнадцатилетнего деревенского сопляка, которому вздумалось повоевать.
– Отец умер, и меч теперь мой.
После чего сын палача пополняет ряды молчаливых пехотинцев, и его подводят к так называемому коромыслу – к пике, установленной на двух вонзенных в землю алебардах.
Старый солдатский обычай. Кто под ней пройдет, того прибирает к рукам война.
Куизль все так же лежал на полу и не сводил глаз с надписи на стене.
Жнецу тому прозванье – Смерть…
Потом он наконец встал, нашарил на полу камешек и принялся соскабливать слова песни.
Букву за буквой.
А Магдалена тем временем была так далеко от дома, как никогда раньше.
Она с наслаждением растянулась на жестких бревнах плота и смотрела на облака, белыми драконами плывшие по небу. Впервые за долгое время девушка чувствовала себя счастливой. Она слушала, как о борт размеренно плескалась вода, и выкрики плотогонов казались до странности далекими. Рядом напевал Симон – лишь его голос существовал в реальности. Молодой лекарь сидел, прислонившись к винной бочке, и задумчиво смотрел на проплывающий мимо берег. Лицо у него до сих пор было синим после Бертхольдовых кулаков, но теперь он мог, по крайней мере, открыть глаза. Временами Симон выплевывал в воду вишневые косточки. По неосторожности он попал одной косточкой в рулевого, и тот шутя погрозил пальцем.
– Еще одна такая выходка – и я вас обоих в Дунай сброшу. Тогда до Регенсбурга можете хоть вплавь добираться. – Он покачал головой. – Детям и влюбленным не место посреди реки, люди здесь делом заняты.
Затем лицо его снова растянулось в улыбке – вероятно, он вспомнил, как сам познакомился со своей женой.
Магдалена взяла одну вишенку и раздавила языком сочную мякоть. Шонгау был так далеко! Прошла ровно неделя с тех пор, как они посреди ночи сбежали к пристаням – у обоих лишь по мешку и сумке. Большую часть груза составляли медицинские инструменты Симона и некоторые из его книг, с которыми он ни в какую не захотел расставаться. Кроме того, они взяли с собой кое-что из одежды, немного еды и два одеяла. Все прочее – вместе с насмешками, упреками, тайными встречами и вечными страхами быть обнаруженными – осталось в прошлой жизни.
Сначала они проплыли по Леху мимо Аугсбурга и к Донауверту, а уже оттуда – по Дунаю, на плоту, доставляющем к Черному морю соль и материю. Путь их пролегал мимо университетского города Ингольштадта, где в свое время обучался Симон, мимо городка Фобурга и, наконец, через знаменитую Вельтенбургскую теснину, где плот швыряло в водоворотах, словно сухой листок. Долгое плавание и постоянная смена пейзажей наполняли Магдалену чувством свободы, какого она никогда прежде не испытывала.
«Родной дом далеко позади. Наконец-то…»
Девушка подумала о матери с близнецами,
