и список великих деяний будут высечены на гигантских статуях у самых знаменитых храмов Империи. Да и его ли это были мечты?.. Прежде Ренэфу даже в голову не приходило задуматься, но этот поход многое изменил… И хотя по меркам рэмеи царевич был всё так же молод, ему казалось, что свою юность он растерял окончательно. «Ещё бы только ума промеж рогов прибавилось», – мрачно усмехнулся царевич.
Как бы то ни было, но после лебайского похода, в котором за каких-то полгода успело произойти больше, чем за половину его жизни, Ренэф понял одно совершенно чётко: быть Императором Таур-Дуат он не хочет. Как сообщить об этом отцу, а тем более – матери, растившей из него будущего Владыку, царевич пока не знал. Но сообщить придётся – в довесок к посланию, в котором он уже обозначил, какого ждёт наказания.
И от этой мысли становилось ещё тяжелее. Мать не поймёт никогда. Не примет. А он ведь был совсем не тем, кого она в нём всегда видела… и подвёл он её так же, как подвёл всех остальных.
Однако прежде, до обсуждений наследования трона, Ренэф должен был ответить за всё то, что совершил. И не только аудиенция Императора предстояла ему в грядущей череде тяжёлых встреч. Прежде царевич, как и обещал, собирался с почётом препроводить домой Нэбвена, старшего военачальника, с которым они начали этот путь, – командира, приставленного отцом, и в итоге ставшего ему настоящим другом. Нэбвена, который пытался всеми силами предостеречь его от ошибок, а когда роковую ошибку Ренэф всё-таки совершил – всё равно пришёл за ним, чтобы спасти…
Царевичу предстояло посмотреть в глаза госпожи Наилат и её дочерей. Но, слава всем Богам, он хотя бы вернёт военачальника родным живым… и проводит его лично. Нэбвен из рода Меннту был более чем достоин всех тех почестей, которые только мог оказать ему сын рода Эмхет. Пусть это и означало, что Ренэф прибудет во дворец несколько позже, чем мог бы.
А потом – возвращение в столицу, которое ещё не так давно он представлял триумфальным.
В пути царевич не только повторял про себя, как доложит Императору об удачах и фатальных промахах. Он пытался представить себе, как встретят его родные. Взять вот дядюшку Хатепера… Дядя единственный принимал их всех как есть – и его, и Анирет, и Хэфера, конечно. Но, пожалуй, только теперь как никогда Ренэф понимал всю ценность такой любви – даже не той, которую с детства дарила ему мать, окружавшая его восхищением и заботой, а вместе с обожанием – и постоянными ожиданиями. Простой любви, принимающей, когда ты ценен просто тем, что есть. И почему же раньше он воспринимал это как должное?.. Но дядя тоже будет разочарован в нём. А Анирет ещё и порадуется его краху…
«Нет, почему порадуется?.. – вдруг подумал Ренэф и сам удивился. – Она же никогда не радовалась моим неудачам, только успехам. И Хэфер, которого я так старался превзойти, тоже…»
Но с братом объясниться можно будет уже только в посмертии, а вот с сестрой… Как получилось так, что он всегда воспринимал себя отдельно от них обоих, всегда противопоставлял себя им? И как ни злило
