лежит на диване, с газетами.
– Лев, Левльвович… – шепчу я.
Он опускает газету и смотрит на меня.
– Лягушонок пришел! Ну-ка иди скорей сюда, лягушонок…
Папа снимает очки, и мы возимся, копошимся, хохочем и колбасимся у него на диване. А еще можно просто подпрыгивать на пышных подушках и орать:
– Я лягушонок-квакушонок!
Вот кто меня любит, вот кто мне рад всегда!
Потом добрый лев угощает напрыгавшегося Квакушонка калорийной булочкой. И Квакушонок снова прыгает!
Пока в комнату не приходит мама и не говорит с досадой:
– Ну вот, теперь жирные пятна на обоях…
Мы с папой мечтали о собаке. Папа, конечно, мечтал гораздо дольше, чем я. Наверное, тоже с детства. Но какая уж там собака – жизнь в Гомеле в годы Гражданской войны, потом коммуналка на Покровке, бездомье, война, послевоенная порция бездомья уже вместе с мамой и родившимся братом.
В квартиру на Каретном они въехали только в шестидесятом году. А в конце зимы семьдесят второго папа стучал рукой по столу и кричал:
– Я хочу иметь собаку! Я хочу иметь собаку во что бы то ни стало!
И звуки во дворе – голоса, лай собак, хлопанье дверей, автомобили, смех – были совсем как летом. Мы с мамой пришли из сада «Эрмитаж», и она говорила:
– Нет, товарищи, это что-то ненормальное, чтобы в начале марта дул такой ощутимо теплый ветер.
Да, весна пришла очень быстро и очень теплая, а у меня не было легкой одежды, и я ходила в детский сад в шубе. Меня ругали и свистящим шепотом обсуждали нашу семью. Потом мама купила мне красную куртку с золотыми пуговицами.
Все время солнце, чистое небо.
И вот появляется дивное, плюшево-шелковистое, ушастое, пятнистое, сопящее создание – щенок спаниеля Тото, названый в честь итальянского комика, знаменитого своей любовью к собакам.
И как только мама согласилась на щенка? Может, врачи посоветовали? Видите же, как он плох, не перечьте, смилуйтесь. Смиловалась.
Целыми днями я таскала Тото на руках. Наверное, именно с тех пор я обожаю собак и щенков особенно. Их так приятно трогать, теплые тугие пузики, щеки и носы…
Тотошку надо было кормить шесть раз в день, как грудного ребенка, отчего мама раздражалась. И вот однажды мы с папой приходим откуда-то или просто сидим дома одни, и есть что-то хочется. Идем мы на кухню и находим кастрюльку с манной кашей, да с такой вкусной (я вообще терпеть не могу манную кашу), что тут же ее съедаем. А потом выясняется, что это Тотошина каша, которую специально мама заранее сварила, чтобы потом смешать с какими-то витаминами, как положено породистым щенкам.
Мама обиделась, конечно. Безобразие – известный писатель, взрослый человек – и съел щенячью кашу.
Как только папа умер, песика Тото отдали «хорошим людям».
Время дневного сна, спишь и просыпаешься от предчувствия катастрофы. Чужие голоса.
Вскакиваю и босиком
