а я сейчас приду.
Самое удивительное, что он не обманул. То ли ему надоело в прокуренной комнате, то ли жалко меня стало, то ли просто скучно. Никита сидел со мной, мы смотрели книжки и рисовали, и он еще восхитился, как я бегло читаю. И поверил, что я действительно умею читать, потому что другие взрослые не верили, думали, я просто все эти стишки и сказочки наизусть уже вызубрила.
Никита давным-давно, еще в начале семидесятых, уехал в Париж навсегда. О дальнейшей судьбе его ничего не известно.
Так вот, таинственный длинноволосый слепой в белых штанах на станции парижского метро?..
Ребенок совершенно не желает пить молоко! Надо заставлять. Молоко полезно.
Заставляли. Даже брат, пользовавшийся у мамы «заслуженным авторитетом», не мог ее убедить, что человеку не может быть полезно то, чем он с отвращением вынужден давиться.
Каждый день наливали полную чашку молока.
– Всего-то полчашечки, даже до каемочки вон не доходит.
Оно было горячее.
– Комнатной температуры, пей.
На нем быстро собирались пенки, которых и видеть-то было невозможно.
– Никаких пенок нет, не выдумывай, пей.
Я сижу над чашкой. Мама куда-то собирается и наряжается. Я решаю сделать ей приятное, и, когда она уходит, зажмуриваюсь и выпиваю ненавистное молоко залпом.
Она мне не верит.
– Где молоко? Ты куда его дела? В раковину вылила? А во Вьетнаме дети голодают, между прочим!
Ммммолоко…
Ммммама…
Не люблю букву «м». Она какая-то… Мудацкая, что ли?
Ест ребенок просто отвратительно. Мрачно складывает еду за щеку, как хомяк. «Жуй, жуй, а теперь – глотай». Вечная присказка. Всегда надо уговаривать, сулить что-то невероятно заманчивое, целые концерты устраивать. Была еще специальная игрушечная обезьянка с блестящими черными глазками. Взрослые зажигают спичку, огонек отражается в глазках, как будто обезьянка смотрит туда-сюда.
Но и бедняжка обезьянка не всегда помогала. Когда терпение кормящих лопалось, начинался скандал с упоминанием каких-то там детей, голодающих в Африке или во Вьетнаме.
И вот мне их ни капельки не было жалко, этих долбаных голодающих детей. Кроме зреющей смутной неприязни к насильно кормящим и попрекающим, никаких результатов все эти взывания к моей младенческой совести не давали.
Теперь по утрам я встаю рано, раньше остальных членов моей маленькой семьи, и завтракаю обычно в обществе нашего рыжего кота. Угощаю его сырами. Рыжик любит камамбер и рокфор. Облизывает усы и мигает зеленым глазом.
Некоторые говорят – нехорошо кормить животину такими дорогостоящими продуктами.
И зачем только в раннем детстве мне тыкали в физиономию голодающих детей Вьетнама?..
А мама в юности подголадывала, всегда жили впроголодь, большая семья, четверо детей, особенно в войну, пережили московские бомбежки осенью сорок первого.
– Я
