жила у своих родственников в квартире, перед дверью которой он стоял, заставляя себя постучать. Эта облезлая тяжёлая тёмная дверь разделяла его настоящее и будущее. Сейчас, стоя перед закрытой дверь, он мог надеяться на счастье, прислушиваясь к своему внутреннему голосу, к своим ощущениям. Несколько раз ударил кулаком по двери, и до него донеслась приглушённая возня.
– Кто? – прозвучал вопрошающий пронзительный высокий осторожный и напуганный женский голос, то был голос её сестры.
Павел узнал этот голос и уже смело, громко позвал:
– Аня! Аня, открой мне! Это я, Павел. Я приехал за Леной и Женечкой.
Его приезду скорее удивились, чем обрадовались. Приём был холодный. Аня приоткрыла входную дверь и стала вглядываться в лицо ночного гостя, потом, его узнав, сказала:
– Лена у нас не живёт. Мы получили извещение с фронта и решили… Ты сам понимаешь. Лена вышла второй раз замуж за военного. Сейчас она живёт не то в Германии, не то в Польше.
– Где мой сын?
– Умер, умер ещё в сорок первом от менингита, – проговорила Аня быстро и тихо.
За спиной у Ани кто-то сильно закашлял, и недовольный хриплый мужской голос прокричал:
– Кого ещё принесло среди ночи? Гони их всех!
Аня закрыла дверь. От прошлой довоенной жизни у Павла остались только воспоминания, даже фотографии отняла война.
3. Гениальный план
Дойдя до фонтана, что на территории больничного городка, я так и не посмела раскрыть семейную тайну Елене Георгиевне, понимая, что говорить об этом в данный момент уже поздно.
– Ты иди, а я постою и посмотрю тебе вслед. Иди, не оглядывайся, – с ласковой улыбкой по-матерински сказала Елена Георгиевна.
– Я хотела вас проводить обратно… до вашего корпуса.
Елена Георгиевна отрицательно мотнула головой в ответ. Я не стала возражать и пошла прямо по дорожке к выходу, к воротам. У самых ворот я всё-таки не выдержала и оглянулась. Она по-прежнему стояла на том же месте, где мы только что простились. Елена Георгиевна махнула мне рукой так же, как она это всегда делала из окна своей кухни. И я ей в ответ тоже несколько раз махнула, как в прежние времена, и взглянула на неё весело, хотя мне было не до веселья. Это было единственное, что мы могли: чудовищная машина была уже кем-то запущена… остановить её ни у меня, ни у неё не было сил и средств.
За больничной оградой шла кипучая городская жизнь. Дзинькали неповоротливые трамваи, ревели и неслись наперегонки, задыхаясь от важности, автомобили по широким ухоженным улицам. Где-то, сбившись в кучу, чирикали, замаскировавшись в кустах, воробьи. Прохожие в бешеном темпе неслись куда-то, словно боясь, что их кто-то обгонит. Всё было – как всегда.
А вот те люди, которые не успели или не сумели включить все свои силы, чтобы двигаться в заданном для всех ритме города,
