в Карфагене, Висталь вдруг снова пережил то чувство, которое испытал уже когда-то прежде будучи в Риме. Он не мог понять, почему стоя пред этим великолепным, и не имеющим отношения к войне и битвам сооружением, его мысли собираются в туже мозаику, которая была спровоцирована духом амфитеатра. Для него это было загадкой. Тогда в Риме, выйдя на середину арены амфитеатра, он остановился, и на минуту задумавшись, вдруг увидел ясно картину сражения. Несколько Львов, кружились вокруг трёх бойцов, вооруженных короткими мечами и лёгкими щитами. Львы прохаживались вокруг людей, не решаясь напасть. Бойцы стояли наготове, вытянув несколько вперёд свои мечи. Вдруг один из львов, устав от напряжения кинулся на них, открыв широко свою пасть. Боец, стоявший ближе всего к нему, пригнувшись, и сделав шаг вперёд, вытянул щит. Но Лев, всей своей массой обрушился на него, сбив с ног. Далее, началась непонятная возня, в которой каждый хотел остаться в живых. Боец, изловчившись, сумел всё же вспороть Льву живот. Хлынула кровь. Лев обмяк, и повалился на бок. Толпа взревела! Казалось, шквалу этому не будет конца! Боец, ещё не чувствуя боли, но ощущая немоту от повреждений, попытался подняться на ноги. Его рваные раны зияли на теле, приводя толпу к неистовому восторгу!
Будущим поколениям никогда не понять подобных радостей жизни. Им сложно осмыслить, как можно получать удовольствие от этих картин, будучи нормальным человеком? Сострадание для людей того периода было полной нелепостью. Их дух ещё не был так нежен и уязвим, они не боялись жестокости. Какое к чёрту сострадание, когда самое ценное на земле, – доблесть, отвага и храбрость! О какой жалости может идти речь, если для истинно процветающего духа самое важное, это вера в свои силы! Что есть любовь – без доблести? Что есть человеческое достоинство – без храбрости? Что есть честь, – без презрения к смерти? Так полагали древние. И эта простота, освещала всю их жизнь, делая её поистине счастливой. Им ещё была неведома изощрённость человеческого разума, в лабиринтах которого плутает современный человек, путаясь в липких перекрытиях собственной разумности. Им ещё была неведома та «догматическая истина», которая придёт позже, покрыв мир социума «филаментами-метастазами», словно заражёнными плесенью лесами. И в этих лесах разовьются новые небывалые «чудовища». Эти рождённые и выращенные во влажной тропической среде «чудовища метафизических лесов сознания», атрофируют и деградируют все взлелеянные древними, ценности. На их смену придёт кротость, рассудительность, и сопутствующие им, – хитрость и изворотливость пресмыкающегося. И Гедонистический страх расцветёт бурным цветом, закрепившись корнями в самых глубоких пещерах человеческого духа. Обволакивающий страх, который станет доминировать над всеми инстинктами воли и превратит человека в раба, подспудно руководствующегося в большинстве своих поступков, только этим страхом, его модифицированными и завуалированными консолями. Он будет без конца смазывать «гноящиеся раны своего сомнения и нерешительности»,
