каждый раз заканчивалось кризисом социальной структуры общества в I и III вв. соответственно.
Когда социально-экономическая деятельность сообществ приводила большую часть людей к перманентному банкротству, находились два выхода. Либо обратная трансформация социальной системы к более примитивным, замкнутым формам организации и деятельности, либо попытка тотализации сообществ государственной бюрократией. Первый вариант был испробован Западной Римской империей, Ираном, Китаем, причем Китай за свою историю испытал такие кризисы далеко не однажды. Второй вариант был выбран Восточной Римской империей133. Значительная замкнутость государств в отношениях друг с другом, частое использование политики насилия делали невозможным перевод капитала в пределы других юрисдикций с сохранением его стоимости или прав на активы. Основные инвестиции направлялись в скупку земли, в связи с чем в Риме, Иране и Китае кризис III в. сопровождался одновременной социальной деградацией и процветанием очень узкой прослойки богатейших собственников. Исчезновение общественного богатства разоряло государство, которое отдавало свои функции частным лицам за откуп или по обязанности, что делало положение и верхушки, и остального сообщества крайне нестабильным. Урбанизированные формы жизни такой ситуации вынести не могли и регрессировали до положения замкнутых аграрных сообществ. Одной из реакций государств на плачевные события стали попытки унификации империй с помощью бюрократии и идеологии, то есть религии. С политической точки зрения религиозная унификация понятна, так как обратной стороной процесса был сепаратизм приверженцев негосударственных религий. Социально-экономическим следствием политики навязывания общей веры являлись разорение и физическое уничтожение несогласных, сделавшие Византию и Иран неспособными противостоять натиску арабов в VII—VIII вв.
Мировая система коммуникации сообществ последовательно расходилась по континентам, но плетение связей было неровным, с разрывом контактов и перепадами регресса, и вело не столько к прогрессу техники и знания, сколько к пространственному расширению цивилизации и социальному включению все новых сообществ. Вялая структурация процессов, формирование связей периодически приводили к локальным и региональным размыканиям сообществ, что сопровождалось распусканием разнообразных контактов и складыванием их в динамичную систему отношений.
Неравномерность концентрации активов и контактных возможностей делала институциональные структуры сообществ недееспособными, на какое-то время евразийская система распадалась, но затем вновь распускала экономические сети и приводила их под контроль юрисдикций. Великое переселение народов II—VII вв. было такой же миграцией варваров, как и многие до него, но одной из самых крупных, и затронуло Евразию на всем ее протяжении с востока на запад.
До сих пор можно прочесть о том, что кризис империй в III в. был связан с рабовладением как способом производства, но верить этому не стоит. Никак не повлияло на кризис и отсутствие машин. С одной стороны, их производительность не была востребована из-за низких транспортных скоростей, с другой – сообщества возмещали этот недостаток удешевлением квалифицированного ручного труда (до Нового Времени усовершенствованию подлежали не машины, а труд работника), который служил источником доходов в обществе, где бедность потребления являлась нормой. Рабство было следствием соседства урбанизированных сообществ с варварскими племенами и оказалось формой включения племенных сообществ в лоно цивилизации со времен Шумера и вплоть до Африки XIX в. Инициатива всегда исходила с двух сторон: развитые города предъявляли спрос на рабочую силу, организацией предложения занималась варварская аристократия, продавая своих соплеменников. По своей роли в социально-экономических процессах рабы – обыкновенные пролетарии, возможности которых в разных сообществах простирались от положения «говорящего орудия» до члена профессионального самоуправляющегося союза.
