что конкретность особи совершенно не важна для продолжения рода.
Даже если бы ты стал моим «бывшим», мне было бы мерзко называть тебя так.
Качаю головой, не глядя на Егора. На улице очень холодно – неудивительно, если учесть, что уже третий час ночи и конец сентября; плотнее запахиваю пиджак. Взять на заметку: если я ещё когда-нибудь предприму отчаянную попытку отметить день рождения в беспросветной депрессии, нужно надевать не праздничное платье, а что-нибудь поплотнее.
– Нет. В одном… близком человеке. Мы не встречались.
– Но ты его любишь?
По-детски непосредственная бестактность. Хочется сразу выдохнуть «да», но что-то меня останавливает. Возможно, даже слово любишь мелковато.
Если бы я могла объяснить, по-настоящему выговориться; но – не могу до конца. Никому, никогда. Ничего, кроме полупьяного бреда взахлёб – как вышло сегодня, когда я вдруг по-идиотски разревелась в плечо Егору.
Как рассказать, что я служу богу и мой бог оставил меня?
И с чего я взяла, что едва знакомый коллега-филолог, любитель антиутопий и японских мультиков, поймёт это, если не поняли моя собственная мать, Вера и двое врачей?.. Не представляю.
– Не только. Я его… помню. Знаешь, всё время. Всегда. Во всём и во всех. Это ещё больнее, чем просто любить.
– То, как ты плакала. Так не плачут из-за обычного воспоминания.
Ещё один псевдо-психолог?.. В последнее время их как-то много вокруг меня.
В последнее время – после того, как ты ушёл из моей жизни. Просто решил, что так будет лучше, – и ушёл. Выстроил матовую, непроницаемую стеклянную стену своими программистскими чарами, и я не сумела разбить её.
В последнее время – все эти месяцы, прожитые с дырой в груди. Её никто не видит, но она довольно большая, примерно с кулак. Чёрная. Сквозь неё свищет ветер. Она часто ноет. Я не хочу учиться в магистратуре, не хочу работать, не хочу даже писать. Особенно сильно не хочу есть: чувство сытости отвратительно.
В мой двадцать второй день рождения мне на двести лет больше. Я давно под землёй, вокруг холод – и червивые пласты давят, давят, давят на грудь.
Улыбаюсь, поправляя съехавшую с плеча сумку. Листва уныло шуршит под ногами. Мы с Егором второй час бродим вокруг общежития; я всё больше жалею, что Вера всё-таки уговорила меня отметить праздник, чтобы «немного отвлечься».
На что можно отвлечься в пустоте, когда всё важное уже утрачено? На что и – зачем?..
Я ещё не знаю, сколько страшного впереди. Не знаю, что пару месяцев спустя у меня отберут моего старого профессора, а вскоре после – дедушку. Отберут ещё безвозвратнее, чем ты отобрал себя. «Вам надо меньше стараться, Юля: Вы так перегорите», – годами увещевал мой профессор, но я не слушала. И угощал меня итальянскими винами. И читал куски «Евгения Онегина» наизусть.
Егор первым увидит меня после того, как я узнаю об аварии. На похоронах будет неловко держать меня за локоть, чтобы я не упала. Отвернётся, когда жена моего
