эм… То есть вы исключительно дружили и у вас не было?..
Он целомудренно замолкает. Подозрительно целомудренно – учитывая до абсурдности откровенный узор беседы.
Долго колеблюсь. До сих пор не знаю, как ответить на это самой себе. С нашей ночи на съёмной квартире прошло почти два года, и подвешенное состояние невинности/не-невинности уже стало привычным – как боль из-за хронического изъяна внутри. Боль, которую всё равно ничем не вылечить – можно только по привычке терпеть.
Смотрю Егору в лицо.
– Было.
– Ясно, – он отводит взгляд. – И что, прямо… постоянно? Я имею в виду, параллельно с другими его отношениями? Ты упоминала, что…
– Нет! – испуганно перебиваю. Не могу так очернять тебя – ты делал это с другими, но не со мной. Не могу – вопреки тому, что мне всё ещё очень хочется себя жалеть. Плакать при Егоре было нездорово приятно: он вёл себя, точно Христос, утешающий грешную Магдалину. Смешно и грустно. – Нет. Один раз. Только один. И он… сожалел. Наверное. Не знаю. – (Смотрю на вывеску продуктового магазинчика; светящиеся буквы медленно расплываются). – Я… не хочу больше об этом.
Покосившись на меня, Егор на ходу достаёт сигарету. Закуривает.
– Не похоже. Но как скажешь… Выходит, Гамлет в твоём рассказе про Гамлета и Горацио – это он?
Взять на заметку, пункт второй: соглашаться на писательскую дуэль с псевдо-психологами – дурная затея.
Кашляю от едкого дыма. Курит он что-то дешёвое, чуть прогорклое. Непонятно, как можно иметь такой отточенный вкус в литературе и отвратительный – во всём остальном.
– Постоянная рефлексия, плюс истероидные перепады, плюс уклон в меланхолическое философствование, – с той же ребяческой бестактностью продолжает Егор, не дожидаясь моего ответа. – Ну, и Горацио вечно при нём – скорее как тень или служитель, чем как друг. Это его экзистенциальная роль. И без Гамлета для него ни в чём не стало смысла, хотя тот бывал жесток и несправедлив… Твой «близкий человек» случайно не Гамлет по соционическому типу?
Улыбаюсь.
– Как-то не задавалась этим вопросом.
– Зря. Вот даже судя по тому, что я от тебя слышал – наверняка да. И тогда Горацио – выходит, ты?
Снова начинаю нервничать. Несмотря на бестактность, порой он действительно хорошо меня понимает. Пугающе хорошо.
– Ты как-то всё упрощаешь. Нельзя же так прямо отождествлять…
– Да ладно-ладно, не закипай! – он бросает окурок мимо урны; почему-то меня передёргивает.
– Я не закипаю.
– Закипаешь. Когда ты моего «Инвалида» критиковала за излишнюю декларативность, у тебя было такое же лицо.
«Излишняя декларативность». Точно, так я тогда и сказала – дословно. Это было так важно для него?.. Интересно.
Ловлю себя на этом интересно – и вздрагиваю. Оно не моё, а твоё. Холодное, расчётливо-экспериментаторское. Почему я особенно
