и взгляд на твои пальцы снова пригвождает меня к полу. Что же делать с этим проклятьем, как его победить?.. Наверное, и Клоду Фролло не было так страшно – так мерзко от самого себя, – когда он смотрел на смуглую ножку Эсмеральды, мелькнувшую под цыганскими юбками; смотрел – и понимал, что не сможет больше молиться.
– Так, а после первой пары у тебя тоже что-то есть? – спрашиваешь ты, сдвинувшись чуть влево – намеренно загораживая мне проход.
– Н-нет, потом «окно», и есть только третья… Наше дурацкое расписание с «окнами», – неловко смеюсь.
– Да-да, я помню… – понижаешь голос до шёпота; бесовские зелёные искорки пляшут у тебя в глазах. – Так, может, не ехать на неё вообще, а? Два ночи уже – и вставать так рано. Ну это же изуверство, Юль! Что страшного, если ты разок пропустишь?
– Нет, это исключено. Встану без проблем – мне и меньше спать доводилось, не волнуйся… – (Предпринимаю неуклюжую попытку пройти в зал; ты, подавшись назад, прижимаешься плечом к стене – и я чуть не утыкаюсь носом тебе в грудь. Вспыхиваю). – Дим, я встану. Всё хорошо.
– Ну, пожалуйста, прогуляй разочек! – гортанно мурчишь ты; я стою так близко, что чувствую жар, исходящий от твоей кожи, её душный запах; вижу, как бьётся жилка на твоей шее, вижу ямочку меж твоих ключиц и россыпь мелких тёмных родинок на щеке… Упоительно-безвольная слабость охватывает меня; ты щуришься, пряча зелёные искорки под обманчивым очарованием ресниц. – Ради меня. Я очень сильно хочу, чтобы ты выспалась.
– Я высплюсь. Если не высплюсь – досплю потом, не страшно, – сквозь сухость в горле выдавливаю я. Протестующе хмуришься – но твой голос звучит ещё слаще, обволакивает, как карамель:
– Ну, что вот у вас там первой парой? Что-то такое уж важное? Тебя не простят?
– Практическое занятие по фонетике, если не ошибаюсь. Простят, конечно, но у меня же нет уважительной причины, я не больна и…
– А побыть со мной – неуважительная причина? – выдыхаешь ты.
Смотрю тебе в лицо; полумрак коридора скрадывает твои черты, дурманит мне голову, превращает сибирский апрель в вечное лето Лос-Анджелеса.
Бог ненавидит всех нас.
У моего бога ко мне – более сложные чувства.
– Нет, Дима, я не могу. Пожалуйста, пойми… Меня же потом совесть замучает. Я и так осталась на ночь и…
– Хорошо, Тихонова. Я так и знал, что ты будешь упрямиться… – (Пощёлкиваешь пальцами в размышлениях. Замечаю капельки пота над твоей верхней губой; что будет, если я сейчас потянусь к ним и… Встряхиваю головой). – Давай тогда так: не ставь будильник вообще – и, если сама проснёшься к своей первой паре, поезжай. Мм?..
Твоё вкрадчивое «Мм?» лишает меня остатков решимости. Провожу рукой по лицу.
– И… к чему это?
– Ну, ты же утверждаешь, что выспишься за четыре часа, – насмешливо напоминаешь ты. – Вот давай и проверим! А если окажется, что я прав и твоему организму будет мало – не обессудьте,
