услышала:
– Ох, как не вовремя! Я думал, родишь быстренько, наймешь толковую няню и двинем к светлым горизонтам без остановок. А теперь тебе надо искать мужика, женить, подлаживаться под него и только потом рожать…
– Ты всерьез считаешь, что поиски затянутся? – легкомысленно поинтересовалась я. – С бывшим мы быстро поладили.
– Тогда тебе только-только стукнуло двадцать пять, – усмехнулся он, – и опыта неудач еще не было.
– Это мой горе-муж тебя накрутил? Он что-то ехидно плел про женский тридцатник. Какое тебе дело до моей личной жизни? Что ты понимаешь в мужьях и детях? Развод снизил мою трудоспособность? Нет. Он никак не сказался на…
– Я твоего мужа видел два раза в жизни на корпоративах, в промежутках мы не общались. А развод… Вот, сказывается – хамишь начальству.
– Пока задаю вопросы. Хамить стану, когда вынуждена буду сама на них отвечать.
Я совершила ту самую роковую ошибку, которая прервала не одну карьеру. Дело было не в том, что я сказала. Хотя надо было клясться в любви к его детищу и выражать готовность рысить с шефом вперед в одной упряжке, лягая на ходу всех кобелей, заинтересовавшихся моими ногами. Но я повысила на него голос, проще говоря, наорала. А он еще довольно робко осознавал себя не просто начальником, но хозяином, мягко пресекал фамильярность тех, с кем начинал, выселял нас из своей души и подыскивал каждому место в хозяйстве. И срыва моего не простил. С виду ничего не изменилось – то, что сейчас является нашим отделом, тогда и было всей фирмой. Мы казались себе основой основ, мощным, но гибким стволом. Даже не заметили, как оказались крепкой нижней веткой, над которой прорастали все новые и новые, формируя неведомую нам крону. Кажется, я одна и страдала по этому поводу. Остальные считали свое положение завидным – пусть эти тонкие побеги еще укрепятся, не сорвутся ветром, не обломятся под тяжестью снега. А нашей толстой деревяшке уже ничего не грозит. Как мрачно шутили ребята, только на ней владелец сможет качественно повеситься в случае банкротства.
Если забыть про стоившую мне приличной должности истерику, развод нам с бывшим обоим пошел на пользу. Сидели, пили, взаимной ненависти не испытывали. Столик был миниатюрный, предназначенный для угрюмого одиночки, склонного забиваться в дальний угол людного зала, но почему-то не желающего накачиваться пивом дома. А мы с бывшим ребята длинноногие. Он расслабился, начал устраиваться поудобнее и задевать мои колени своими. Но даже не пытался извиняться. Пробурчал что-то вроде «теснотища» в первый раз, а во второй и третий звуковых сигналов не подавал. Можно было, конечно, перебраться за больший стол, но меня его возня не раздражала. Наоборот, то, что мужчина терпел явное неудобство, говорило о серьезности планов. Мне казалось, что он хочет воспользоваться случаем пообщаться и отпустить друг другу все грехи.
Сама я с каждым глотком добрела и была не против: в самом деле, сколько можно помнить обиды
