концов, я любил ее. Кто-то, типа моя мама, мог бы сказать: «Ох, ты еще ребенок, ты не знаешь, что такое любовь». Но я не думал ни о чем, кроме того, чтобы быть с Алисией, и только когда был с ней, я чувствовал, что нахожусь там, где хочу. Думаю, это и есть любовь, так ведь? Та любовь, о которой говорила моя мама, – это когда беспокоишься, и грустишь, и прощаешь человека, и миришься с какими-то вещами, и все такое. Если это на самом деле любовь, то, о чем говорит моя мама, тогда никто сам не знает, любит ли он кого-то, правда? Похоже, она подразумевала вот что: если ты по-настоящему убежден, что любишь кого-то, вот как я был уверен в эти недели, это значит, что ты не можешь его реально любить, потому что любовь – это совсем-совсем другое. Если пытаться разобраться, что она имеет в виду под любовью, голову сломаешь.
Мама не хотела, чтобы я все время проводил с Алисией. Она стала заводиться по поводу этого через пару недель. О сексе я с ней не говорил, но она подозревала, что у меня это серьезно, и у Алисии тоже. И она видела, что я сплю на ходу, потому что собственными глазами наблюдала.
Однажды вечером я пришел поздно, и она меня ждала.
– Как насчет того, чтобы завтрашний вечер провести дома? – спросила она. – DVD посмотреть?
Я ничего не ответил.
– Или мы можем погулять, если хочешь. Сходим в пиццерию.
Я опять промолчал.
– Пиццерия и кино. Как насчет этого?
– Нет, ты очень хорошая… – сказал я, будто она была со мной милой и предлагала что-то дельное. То есть так, конечно, и было. Она предлагала мне пиццу и кино. Но с другой стороны, она собиралась помешать мне делать то, что я хотел, и она это знала, и я это знал.
– Давай я скажу по-другому, – продолжила она. – Проведем вечер вдвоем. Чего ты хочешь? Твой выбор.
Теперь обо мне. Я не хотел быть плохим. Может, вы думаете, что это дурно – спать с Алисией, но я так не чувствовал и не считал, что поступаю хреново. Я говорю о вещах, о которых я точно знаю, что это неправильно. Вы встречаете в школе ребят, которые ругают учителей и собачатся с другими ребятами, которых считают геями, или ругают ребят, которых считают геями, и собачатся с учителями… Я так не могу и никогда не смогу. Я ненавижу врать, тем более воровать. Я однажды попытался стянуть какие-то деньги из маминого кошелька, но мне стало вдруг так противно, что я сразу же положил их на место. Я имею в виду, я больше всего на свете терпеть не могу Райана Бриггса. Он ужасный, злобный, жуткий урод. Однако, когда я вижу, как он лупит детишек по физиономиям и отбирает у них мобильники или посылает учителя по матери, какая-то часть меня его одобряет – знаете почему? Он здоровый, без комплексов. Это несложно – быть им. Жить вообще легче, когда не заморачиваешься. А я заморачиваюсь. Я понимаю, что то, о чем просит мама, в порядке вещей. Она уговаривает меня провести один вечер без Алисии и предлагает кое-что взамен. Я пытаюсь не воспринимать все это так, как она, но не могу, и потому у меня скверно на душе.
– А Алисия может пойти с нами?
– Нет. В этом и состоит смысл вечера.
– Почему?
