вдруг погрустнел. – Да… Лет уж тридцать, как сгинул человек, а творение его служит людям…
Он печально вздохнул, но тут же снова просиял.
– Харитоныч. – объявил он и протянул Саше здоровенную ручищу.
– Очень приятно. А я – Евгеньевна. – хихикнула Саша.
– Красиво! – оценил Харитоныч. – Ладно, Евгеньевна, пошел я к штурвалу. Отваливать пора.
Он зашел в домик. Через минуту внутри что-то запыхтело, засвистело, пироскаф дрогнул и отчалил от пристани. Забурлила вода, закачались берега, лес поплыл назад. Пироскаф двинулся вверх по реке.
– Тебя звать-то как, Евгеньевна? – Харитоныч возник в окошке прямо у Саши за спиной, как Петрушка в уличном балаганчике.
– Александра. – вздрогнув, ответила Саша.
– А я – Ксенофонт.
– Как, как? – чуть не рассмеялась она и поспешно добавила: – Красивое имя. Странное немножко.
– Странное? – удивился Ксенофонт. – Ты странных имен не слыхала! Ничего, в Самородье и не такие услышишь.
– А какие?
– Всякие. Обычные тоже встречаются. Но необычных больше. Традиция потому что. Куда едешь-то знаешь?
– А… что именно я должна знать? – осторожно спросила Саша.
– Ну ты, мать, даешь! Как тебя вообще сюда занесло?
Пока Саша искала подходящий ответ, разговорчивый паромщик сам пришел ей на помощь.
– Место здесь особенное. Если человек не хочет, чтоб его нашли – это сюда. Это к нам.
У Саши екнуло сердце.
– Колдуны сюда сбегались. Со всего света. – продолжал Ксенофонт, понизив голос. – И все со своими именами. Так и повелось.
– А как они узнавали, куда бежать?
– Кто как. Кому птичка чирикнет, кому рыбка шепнет. Были счастливчики – добирались. А здесь хороших людей принимали, не гнали.
– Всех или только колдунов?
– Кто теперь разберет. Народ-то жгли почем зря. – Ты про Агафью слыхала?
Саша созналась, что не слыхала.
– Ну что ж ты, мать? Главного не знаешь. – пожурил Ксенофонт. – Ладно, время есть, расскажу. А то будешь там ушами хлопать.
Саша никак не могла взять в толк, зачем ей знать историю какого-то странного городка. Чем это поможет в ее поисках? С другой стороны, если мама спряталась в Самородье, то наверняка не случайно выбрала именно его.
– Дело это давнишнее. – неторопливо начал Ксенофонт, – Лет пятьсот, как стоит Самородье. Так Бруныч говорит, по крайней мере. Библиотекарь здешний. Не всякому удавалось сюда добраться. Но кто добирался – тот жил спокойно. Здесь уж он под защитой был. Если сам не начинал безобразничать…
– Это как?
– Пакостить. Скотину портить, бородавки вешать. Таких на болота выгоняли, к Черной горе. И говорят, – понизил голос Ксенофонт, – что на болотах еще одно селение появилось. Из тех пакостников. Правда это или нет – неизвестно, По болотам бродить нет охотников. Место гнилое, гиблое.
