уютно на девятом-то этаже, да в кухоньке с сакраментальной принадлежностью. Таки и возвратимся в начальный антураж. Рассматривал сны Борис, Вадим сосредоточенно внимал Косте. Лицо рассказчика держалось прямо и неподвижно, однако взгляд на слушателя не попадал, был почти трезв и вдумчив, локоть упирался в стол и пальцы возили по подбородку. Тон его оставался умерен, чуть заметная хрипотца прибавляла рассказу сокровенность.
– Вскоре, однако, Толя образумился. Начальство его начало жаловать, потому как пахал парень зверски. Виделись, впрочем, мы не часто, вымолил он себе на дальней точке работать, другой раз даже на выходные не возвращался. Ближе к новому году я из тех мест сдернул.
Костя опустил голову, положил на стоящий перед ним сосуд взгляд, опустил руку, покрутил за ободок рюмку. Поднял голову:
– Прошло ну… года два. Заделался, значит, я на отпуск туристом, путешествующим по Волге на пароходе. Жизнь – самая стоящая…
По державной реке снуло скользил белый, пригожий пароход. В небе бесцельно маялись пузыри облаков, мельхиоровой рябью блестела вода, настырно верещали юркие чайки. На верхней палубе расположилась компания, в шезлонгах развалились загорелые девицы и молодые люди в купальном. Лениво потягивали пиво, соблюдали беседу либо наблюдали за игроками: за столиком, на котором сосредоточились шахматная доска и часы, сидели Костя и противник. Над доской и часами мелькали руки – блиц.
– Вот дьявол, – обиженно причитал Костя, чередуя с соперником удары по часам и часто заглядывая в циферблат, – по времени попадаю.
Откинулся по окончании своего регламента, сокрушался:
– Согласись, Серега, с ладьей окарался, а выигрыш мой был!
Оппонент, соболезнуя, разводил руки:
– Пива с тебя полящика – как с куста!
Костя, собирая шахматы и набирая озорство в глазах, досадовал:
– Махоркой надо было обкуривать – как Ласкер.
– В ящике двадцать бутылок, – вальяжно отвалившись на спинку стула, уточнял Сергей. – Разделить пополам – получается десять.
– Как думаешь, в буфете махорка есть?
– Из холодильника я предпочитаю.
– Ладно уж, психолог ты наш, поизгаляйся сегодня, – бормотал Костя, – все одно завтра реванш!
Костя встал, лицо быстро набрало умиротворенное выражение, тронулся к ограждению палубы. Походя, сообщил сидящей девушке:
– Пани, вы нынче невозможная уродка.
– Нахал! – беззлобно шлепнула его полотенцем девушка.
– Ну красотка, Лёль, – наклонился он к ней, – урода – красота по-польски.
Подойдя к краю палубы, Константин поднял и завалил руки за голову, подставил грудь солнцу. Беззаботно напевал песенку. Отсутствие мыслей и, стало быть, усердный покой благословляли этот румяный час. Парень оперся на ограждение, затеял придирчиво оглядывать народ на нижней палубе. Вдруг напрягся.
– Елки зеленые, –
