странно со мной поговорил по прилету, сухо, понимаешь, впрочем, не так, как всегда. Есть мысли? Может я зря вообще что-то напридумывала?
– А что ты придумала? Откуда эти мысли могли появиться в твоей голове, если только не сигналы от интуиции? Мы с тобой давно не обсуждали их похотливые помыслы, так что я на тебя точно никак не могла повлиять своими стратегическими посылами.
– Ну….я думаю, что он с кем-то…
– Серьезно? Ну ни хрена себе! Ура, подруга, поздравляю, ты допёрла наконец-то, что они все потребители женского влагалища и не более.
– Нет, я так не считаю, мне просто важно было услышать твое мнение.
– Ты же знаешь, что я могу ответить только то, что думаю. Но если ты не готова слушать правду, то не звони.
– Кать, ну не обязательно то, что ты думаешь всегда является правдой, ты себе льстишь.
– Может и не всегда, дорогуша, но в девяноста процентах случаев Екатерина Андреевна права. Поэтому, Ань, я думаю, что он либо улетел к бабе, либо с бабой. А разговаривал он так сухо лишь потому, что эта самая баба была рядом. Поняла?
– С чего ты такие выводы сделала? Я не верю!
– Потому что это объяснимо. С чего это он вдруг изменил линию поведения за час полета? Радиация дала о себе знать? Или давление стукнуло в самолете? Вряд ли! У него изменились обстоятельства, то есть он в другой среде обитания, как мамонт, соответственно, что и поведение этого засранца будет другое. Он милый с тобой, когда ты рядом и нет других препятствий, а здесь тебя нет рядом, но есть препятствия, чтобы быть самим собой, вызванные кем-то. Неужто аэропорт на него влияет так, что он чувствует себя стесненным обстоятельствами внешнего мира? Не смеши меня, Ань. Налей себе выпить и ложись спать.
– Может увидимся завтра?
– Давай созвонимся утром и решим с тобой, я пока не готова дать гарантию на встречу. Целую, кошка, не грусти.
Я не верила своим ушам и пыталась разубедить себя в том, что было столь похожим на правду. Может я хотела просто в это верить? Такой хлам сложился в моей голове за пять минут, что я очень долго не могла в нем все разложить по полкам. Уговаривала себя, что утро вечера мудренее, что завтра все будет понятно и очевидно. Мне просто показалось. Именно с этой мыслью, успокоившей мое сознание я отправилась спать.
Мне ничего не снилось, кроме орущего будильника. Еле-еле я соскребла себя с постели, как бы пережить этот гнусный день? В течение дня я получила лишь пару сообщений из Питера о том, что все нормально. Звонков, разумеется, не было. Я дождалась вечера, чтобы спокойно поговорить и расспросить Диму о том, как обстановка в клинике и как самочувствие у бабушки. Около десяти вечера я позвонила, но он не ответил, написал, что неудобно говорить – перезвонит. Предположила, что может быть в палате или разговаривать с врачом.
– Давай, конечно, оправдывай своего кобеля! – возмущалась Катька.
– Ну не кобель
