Большого дома ехать всего пять минут, однако развязка была закрыта, и на дорогу ушло все восемь. Руки Астрид на руле показывали без десяти два – когда она не переключала передачу. Сесилия держала рюкзак на коленях, крепко прижав к себе – эдакий пухленький ребеночек, мешочек с мукой. Астрид включила радио, как всегда – местный канал NPR; бойко тараторил новости Уэсли Дрюс, Сесилия представляла его в виде облака с глазами, у которого на контроле весь город, когда надо, оно опускается пониже, когда надо – отползает подальше.
– Скоро отец возвращается в Нью-Мексико? – спросила Астрид, не скрывая недовольства.
– Точно не знаю. Может, через пару дней.
– Ему там явно нравится. Хотя какая радость от юрт и скорпионов – ума не приложу. Но Ники есть Ники. Представляешь, ему никогда не нравилось ореховое масло, потому что оно нравилось всем остальным. Говорил, у него аллергия. Как твоя прекрасная мама?
Последнее было сказано безо всякого сарказма или злобы. Джульетта стала моделью еще в отроческие годы, когда ее остановили вместе с мамой прямо на тротуаре возле студии, где она занималась танцами, – в Клиньянкуре, под Парижем. Так с ней всю жизнь: что-то случается, возникает идея, открывается дверь. И Джульетта входит в эту дверь, а куда она ведет – уже другой вопрос. Сесилия больше походила на отца, чуть изогнутый нос, светло-коричневые волосы – даже могла сойти за блондинку, если настоящих блондинок поблизости не наблюдалось.
– Все как обычно. Ест редиску с маслом, в таком духе. – Широкие улицы Клэпхэма украшала пестрая листва, по крайней мере, в разгар лета. Здесь Сесилия когда-то научилась ездить на велосипеде, плавать, ловить мяч в настоящую бейсбольную рукавицу, всему, с чем были сложности в Нью-Йорке, во всяком случае, при таких родителях, как у нее. Ей пришлось ходить на танцы вместе с мамой, впрочем, было как-то неловко, обеих это смущало, и Сесилии разрешили с танцами завязать. – Вообще-то мне кажется, что она грустит.
– Никто не отсылает детей по доброй воле, – заметила Астрид. – Хотя есть, наверное, и такие. Кто-то выпихивает детей в интернат при первом удобном случае. Но твоей маме можно и погрустить. Потому что все будет хорошо.
– Ну и ладно. – Сесилия не знала, что именно ее родители рассказали бабушке о происшествии в Бруклине.
– В старших классах мы думали послать Эллиота в интернат, в Нью-Гемпшир, чтобы пообтерся там со спецами высшей марки. Однако Расселл, твой дедушка, сказал – только через мой труп! Сюда, в Клэпхэм, переезжают, потому что тут хорошие школы, заявил он. А мы будем нашего сына куда-то отсылать? Какой смысл заводить детей, если ты избавляешься от них при первой возможности, когда им еще толком нечего сказать? – Сесилия смотрела на бабушку в профиль. Астрид любила поболтать; впрочем, обычно эта болтовня не затрагивала что-то личное. На всякий случай Сесилия проверила, хорошо ли она пристегнута. – Твой отец был парнишка толковый, это точно. Учителя в разговорах с нами как его только не нахваливали, так и сыпали комплиментами, будто достойнее ученика в жизни
