опуская ружье. – Рожа цыганская, конокрадская, и боле ничего. Софья Николавна, вы бы ко мне поближе…
Прежде чем Софья сообразила, что Марфа имеет в виду, стоящий в тени Владимир сложился пополам в приступе беззвучного смеха, а Северьян, весь бывший на виду в столбе света, оскалил белые зубы, сдвинул на затылок картуз и медленно, не опуская рук, пошел прямо на Марфу.
– Стоять! – та снова подняла ружье, сдвинула брови.
Северьян шел не останавливаясь. Визг Софьи, окрик Владимира: «Стой, болван!» – и выстрел прозвучали одновременно, картуз с головы Северьяна улетел в костер, а сам он без единого звука упал навзничь.
– Это она нарочно в картуз выстрелила, – не без триумфа пояснила Софья. – Марфа белку в глаз бьет без промаха, так что без шалостей, господа.
– Тоже, выходит, охотник… – проворчал Владимир, подходя к лежащему неподвижно Северьяну. – Жив, дурак? Поднимайся… Когда-нибудь и в самом деле пристрелят.
– От это понимаю – баба! – Северьян ловко вскочил на ноги, с веселым изумлением уставился в насупленное, рябое лицо Марфы. – С такой и на войну не страшно! Жаль, что на роже черти горох молотили, не то б…
– Смотри, золотая рота, вдругорядь не промахнусь! – рассвирепела Марфа, вскидывая ружье, Северьян с напускным ужасом шарахнулся за спину Владимиру, тот снова захохотал, а Софья встала и, путаясь в непривычной мужской рубахе и спадающих портах, пошла к Марфе.
– Успокойся… сядь. Откуда ты?
– Грех вам, Софья Николавна! – едва усевшись, сурово объявила Марфа. – Убежали, никому не сказамшись, хоть бы Катерине Николавне словечко молвили! А то ни она, ни я ничего не знаем, Сергей Николаич молчат как каменные и сливянки с утра нарезавшись, а к вечеру ка-ак понаехали на двор тройки, да купчина страшенный, черномазый, в шубе ка-ак почнет орать во всю окрестность да барина требовать – подайте ему, мол, евонное имущество, ночью сторгованное! Ну, барин, упившись, спят, им и дела никакого, Катерина Николавна из дому спозаранок убравшись, а я вас по всему лесу бегаю-ищу! А вы в таком неподходящем обществе да в мужских подштанниках комаров болотных кормите!!! Пфуй, срамота…
– Садись с нами, милая, – отсмеявшись, предложил Владимир. – Угли догорели, сейчас картошку печь будем. Голодна, поди.
Марфа молча сухо поклонилась, села рядом с Софьей, вытащила из-за пояса длинный охотничий нож и принялась ощипывать одну из принесенных уток. Вполголоса она задавала Софье вопросы. Та так же тихо отвечала, и лицо Марфы темнело, как туча. Больше она не произнесла ни слова – ни когда закончила щипать утку, ни когда та уже зажарилась над углями, ни когда была испечена и съедена вместе с уткой картошка, ни когда пили чай, вскипяченный в медном солдатском котелке Владимира. И только когда месяц уже закатывался за Угру, а воду вместе с камышами сплошь покрыл туман, Марфа сумрачно спросила:
– Что ж нам делать теперь, Софья Николавна? Застрелить мне, что ли, этого купца? Или Сергей Николаича?
