вместе, когда Алекс бывал в отъезде. Меня не расстраивала эта вынужденная дружба, я отдавала ей свой опыт бескорыстно, потому что любила Аннабель, ведь это был его ребёнок. Алекс сам советовал Габриель почаще обращаться ко мне, он сказал ей, что я знаю всё о детях.
Аннабель прекрасный ребёнок – ангел с белокурыми волосами и глазами цвета неба. Она похожа на Габриель, а Лурдес – женственное продолжение Алекса. Теперь, когда моей младшей дочери исполнилось три года, это стало особенно заметно: Лурдес – маленькая страстная испанка, хотя испанской крови в ней осталось уже совсем немного. Она такая же смуглая, как Алекс, у неё тёмные волосы и большие шоколадные глаза, такие же изящные брови и в меру полные выразительные губы, которые когда-нибудь станут сводить мужчин с ума. Лурдес будущая смелая красавица, это уже проявляется в её характере, а Аннабель – белокурый ангел, добрый, нежный, беззащитный. И мне хочется, да совершенно искренне хочется заботиться о ней, оберегать так, как если бы это был мой собственный ребёнок.
Алекс в отъезде, и на этот раз он, кажется, в Китае, а может быть и нет. Его перемещения гораздо более быстры, нежели моя осведомлённость о них. Я плохо себя чувствую. В этот период своей жизни я перманентно в отвратительном расположении духа, но теперь ещё и заболела. У меня грипп и обострение хронического воспаления почек. Это плохо, но я не в том состоянии душевной активности, когда человек от страха сразу бежит по врачам. Я, как обычно, в сотый уже, наверное, раз назначаю себе лечение сама по уже давно проверенной схеме, придуманной годы назад врачом из Кишинёвской больницы. Глотаю таблетки, горюю и пишу диссертацию. Вернее, безуспешно пытаюсь на протяжении месяцев сделать некоторые расчёты, которые в бодром состоянии выполнила бы, наверное, за один вечер. Мой грипп совсем разошёлся, у меня температура, высокая, и я запрещаю детям приближаться ко мне: ничего хуже не придумаешь, чем болезнь детей, когда их мать не в состоянии сосредоточиться. Принимаю жаропонижающее и заваливаюсь спать с наслаждением вытягивая зудящие ноги.
Посреди ночи просыпаюсь от острой боли в пояснице, настолько нестерпимой, что с трудом соображаю, где я, и что мне нужно сделать, чтобы её унять. Артём по моему стону понимает, что со мной проблемы, и к тому же серьёзные, и вызывает скорую помощь. В результате я оказываюсь в больничном боксе и не простом, а реанимационном. Мне и в голову не могло прийти, что мои дела так плохи.
Меня усиленно лечат, и я, в принципе, неплохо себя чувствую, но лица у врачей какие-то подозрительно серые, и их диагнозы на английском ни о чём мне не говорят, или же я не слишком сильно стремлюсь в них вникнуть. На четвёртый день моей жизни в реанимации Медицинского центра при Университете Вашингтона, утром, часов в семь, потому что я ещё сплю, дверь в мой бокс резко и с шумом открывается, и я вижу Алекса. Он в бешенстве.
– Почему ты мне не позвонила?
– Да, Алекс, привет. Я тоже рада тебя видеть, – говорю ему вяло.
– Ещё и смеешь дерзить? Какого чёрта я ничего не знаю?
– А должен?
– Не понял…
– Я
