одной доносились какие-то стоны. Из-за другой двери раздался мужской крик: «Кого там несёт на ночь глядя?», на что старуха ответила: «Да деды морозы к детям, Галя, видно, пригласила». С этими словами старуха указала жестом и головой на детей, как бы говоря: ну вот они, приступайте.
Мы переглянулись и приступили. Пока Борис Михайлович возился с фотоаппаратом, Сеня завыл: «Здравствуйте, детки!» и ударил посохом о линолеум. Дети никак не отреагировали, а продолжали смотреть, словно два истукана, в телевизор, зато в тот же миг, как по волшебству, распахнулась дверь, та, из-за которой доносился мужской голос, и на пороге появился здоровенный и потный мужик в майке. Он слегка покачивался некоторое время, вглядываясь в нас с Сеней, потом заорал:
– А ну, пошли отсюда! Ходят они тут, попрошайничают! Щас получите!
У меня от неожиданности съехали очки с носа, неприятно потянув за собой парик с косой и короной. Сеня остолбенел. Один Борис Михайлович невозмутимо ответил:
– Мы из «Облфото», мы по заказу, я так понимаю, Галина… как её?
И он вопросительно посмотрел на бабку. Бабка замахала руками на мужика.
– Да заткнись ты, алкоголик проклятый, всю жизнь испоганил! И где ты взялся на Галину голову? Дверь закрой, если пасть не можешь!
Мужик на удивление беспрекословно закрыл дверь, Сенин папа кивнул, и мы покатили.
– Здравствуйте, детки! – запищала я. – А есть ли у вас стишок или песенка для Дедушки Мороза?
Дети сидели не шевелясь, зато дверь снова отворилась, и пьяный мужик в майке заорал: «Всё могут короли!», но бабка и Борис Михайлович набросились на дверь, захлопнули её, и бабка прижала ещё своим задом. Из-за другой двери вновь стали раздаваться какие-то странные стоны со всхлипываниями.
Мне захотелось уйти ещё сильнее, чем хотелось в туалет. Не буду проситься у них, успела подумать я, до дома потерплю. Успела, потому что в этот момент Борис Михайлович решил сфотографировать-таки зачарованных детей и щёлкнул фотоаппаратом. Фотовспышка насмерть перепугала бабку, и та издала какой-то мышиный визг.
В тот же миг из-за двери, которую они держали, раздался громкий дьявольский хохот, и кто-то начал ломиться изнутри в ту дверь, из-за которой доносились стоны и плач. Дверь дёрнулась страшно, угрожая слететь с петель, раз, другой, дети продолжали смотреть телевизор, бабка и Борис Михайлович держали дверь, за которой хохотали, блестела мишура на ёлке, а мы с Сеней стояли посреди комнаты, не зная куда себя деть. Как вдруг дверь, в которую ломились, вылетела на середину комнаты, и вслед за ней туда же выскочил огромный серый волкодав.
Долгую, бесконечно долгую секунду мы все смотрели друг на друга – бабка, Борис Михайлович, я, Сеня и волкодав. Кроме детей, конечно, они смотрели телевизор. Я не знаю, что происходит в голове у волкодавов. Может быть, они не любят очкастых снегурочек, или, может быть, от меня всё ещё пахло моим и Сениным бутербродами.
