покачала головой.
– Я не думала об этом. Опять же ты кладезь мудрости, Джен.
Эрнесто, официант, принес им тарелки с едой: тако для всех, кроме Грей. Ей достался мексиканский салат «Цезарь», утопающий в заправке.
– Знаешь, – сказала Кларисса, – что пропавшей женщине нужно сделать операцию на носу, увеличить грудь, а затем лететь в Мачу-Пикчу или куда-то еще, потому что ты буквально найдешь ее, как только я посмотрю на ее номер телефона. Извини, что я не увидела твое сообщение. Мой тренер такой козел…
– Какое отношение твой тренер имеет к тому, что ты не делаешь свою работу? – Грей взглянула на Хэнка.
Он поманил ее, чтобы она подошла.
В последний раз, когда Хэнк подозвал Грей, он предложил ей выпить 50-летнего «Реми Мартена». Потом они проскользнули в его офис, упали на замшевый диван. Десять минут они целовались, как подростки, руку Грей просунула под его боксеры, а его рука залезла под ее лифчик. В тот момент, когда другая ее рука расстегивала ширинку его джинсов, Алекс, второй бармен, постучал в дверь офиса и крикнул, что только что прибыла группа ребят из колледжа из Лойолы Мэримаунт. Хэнк поцеловал ее в нос и прошептал: «Позже?» Грей закусила нижнюю губу. «Мммм».
Да, Хэнк был республиканцем, но целовался как демократ, а «позже» было «сейчас», и кто она такая, чтобы игнорировать его попытки поставить страну выше партии?
А теперь Грей сказала:
– Простите, дамы.
Она вышла из-за стола со своей «Маргаритой». К черту помятые льняные штаны и заляпанную шоколадом рубашку.
Кларисса крикнула:
– Вернись к моему девичнику.
Грей ответила:
– Ха! Может быть, – хотя она не планировала присутствовать, потому что вечеринка Клариссы проходила в Лас-Вегасе. Она ненавидела это место и поклялась никогда туда не возвращаться.
В баре она протянула свой умирающий коктейль в огромные руки Хэнка.
– Хочу вернуть деньги, пожалуйста. Мне они нравятся крепкими.
– Да?
Его глаза сверкали неоновым светом.
– Мне нужно, чтобы этот коктейль оказывал какой-то эффект, понимаешь?
Его улыбка, эти глаза – все вызывало у Грей головокружение, возбуждение, сбивало с толку. Как будто она убила в себе бывшую школьницу-баптистку-католичку – атеистку, а теперь ее место заняла распутная сестра-близнец, одетая во вторник в субботние трусики.
– Как насчет… чего-нибудь сейчас, а потом чего-нибудь еще? – спросил Хэнк.
– Ты такой щедрый. Итак… посвящаюсь своему делу.
Она провела по этим еврейским буквам на его предплечье, теперь окрашенным красными, желтыми и голубыми бликами, Lucha Libre и Dos Equis.
Л’Шана Това, Хава Нагила, оле.
– Твои друзья смотрят сюда, – сказал Хэнк.
– Пусть смотрят.
Ее палец прошелся по гимел и реш, буквам, с которых и правда начиналось ее имя.
– Я серьезно.
Она
